Закрой глаза!

Авторы Ева Никольская, Кристина Зимняя

 

Часть I

 

Первый поворот зонта…

 

Тик-так, тик-так… старенький будильник с потертой кнопкой звонка отсчитывал последние минуты до полночи. Тик-так…

Желтое пятно света от настольной лампы широким полукругом ложилось на обеденный стол с разбросанными по нему картинками, карандашами и кучками стертого в мелкую стружку ластика. Большеголовые зверушки с очеловеченными фигурами смотрели с белых листов на свою создательницу. Тени скользили по комнате, перешептывались, и весь этот нарисованный зверинец казался почти живым. Казался бы… если б кто-то его сейчас видел.

Лучи местного светила мощностью в сто ватт тонули в копне темно-красных волос, небрежно сколотой двумя пластиковыми шпильками. Растрепанный узел съехал на бок, прикрыв тем самым повернутую к свету щеку, а сбившаяся челка удачно спрятала глаз. Девушка спала, подложив под голову ладони, которые выглядывали из подвернутых рукавов клетчатой рубашки. В комнатном освещении ее руки казались слишком худыми и нездорово желтоватыми. Массивные мужские часы с синим циферблатом висели на правом запястье брюнетки. Не рабочие, но дорогие сердцу, с застывшими под разбитым стеклом стрелками… они делали руки своей носительницы еще более тонкими.

В забранное решеткой окно кухни влетел порыв ветра, взметнул сероватый тюль, качнул штору, и, игриво шевельнув прядь возле уха художницы, окатил осенней прохладой мерно тикающий будильник.

Без одной минуты двенадцать… тик-так, тик-так… тик… стрелки замерли, звук оборвался, тюль зависла над полом, неестественно изогнувшись, дрожащее пятно света на столе застыло. Время остановилось, квартира погрузилась в тишину, а в коридоре мелькнула черная, слишком черная даже для этого времени суток, тень. И… время снова пошло. Сломанные часы на руке спящей девушки чудным образом «ожили», добавив свое тихое тиканье в общий хор хронометров этой квартиры.

Тихонько скрипнула половица, бесшумно приоткрылась дверь… Тень проскользнула в комнату, слабо освещенную ночником-звездочкой.  Над кроваткой с высокими бортиками, повинуясь шлепкам детской ручки, медленно кружилась карусель из пушистых зверят. Девочке не спалось, ей было скучно, игрушки надоели и, судя по то и дело кривящимся губкам, малышка вот-вот готова была разрыдаться, призывая громким плачем маму. Черный силуэт бесшумно приблизился и склонился над постелью двухлетней Кати, в следующее мгновение детское личико накрыла холодная ладонь.

— Закрой глаза, — шепнул ночной гость, останавливая карусель.

В ночной тишине раздался чуть слышный щелчок зонта, и над кроваткой завис черный полог тьмы.

Тик-так, тик-так, — равнодушно отсчитывали секунды настенные часы.

Тик-так, — вторил им будильник на кухне.

Тик…

— Мама-а-а! — от знакомого вопля Марина мгновенно подскочила, даже не успев толком проснуться. Опрокинув стул, на котором задремала за работой, девушка рванула в комнату. Маленькая Катенька снова плакала, с головой укрывшись одеялом.

 

 

Второй поворот зонта…

 

Катя не желала засыпать, требуя от матери то сказку, то поесть, то попить, то пообещать, что завтра к ним в гости снова придут ребята из детского сада и опять будет праздник. Глаза у Марины, которая весь день готовила, а потом и проводила этот самый праздник, давно уже слипались. На часах было одиннадцать тридцать, а четырехлетняя именинница с забавными кудряшками продолжала донимать свою изрядно уставшую родительницу.

— Ну, ма-а-а-ама, ну почитай про Вини? — ныл этот светловолосый «ангелочек» в розовой ночнушке, и для убедительности тыкал Марину в плечо своим маленьким кулачком.

— Давай завтра, а, Кать? — широко зевнув, девушка прикрыла ладонью рот и, похлопав по соседней подушке, выжидательно посмотрела на дочь.

— Нет, сейча-а-ас, — на той же заунывно-требовательной ноте протянула девочка.

— Уже поздно, — проворчала Марина, заваливаясь на кровать и увлекая за собой непослушное чадо. Сегодня волосы художницы были распущены и тщательно расчесаны, ради дня рождения своей малышки она даже знакомого парикмахера пригласила… для них обеих.

И день разгрузила, даже два, закончив с заказом на раскраски раньше срока. Вот только отправлять готовые материалы в издательство пока не спешила, ведь как только сдаст рисунки, ей наверняка, дадут новое задание. И это, в общем-то, хорошо, ибо деньги матери одиночке, которая живет в съемной квартире с любящим подарки и красивые наряды ребенком, очень и очень нужны. Но! Именно ради денег Марина и брала шабашки в других издательствах. Книжка по дыхательной гимнастике, брошюра по спиритизму и даже ширпотребовский вариант камасутры — все это стопочкой лежало на верхней полке шкафа, ожидая внимания иллюстратора. Да и передохнуть девушке, если честно, хотелось. Детский праздник, на котором приходится развлекать не только малышей, но и их родителей — это всегда непросто.

— Ну, ма-а-ам… почитай, — Катя взяла с тумбочки книжку и положила ее Марине на живот.

— Нет! — девушка чуть нахмурила брови, изображая строгость, но тут же снова зевнула. Спать хотелось все больше.

— Ма-а-а-ам!

— Не-а, — убирая историю про Вини-Пуха обратно на тумбочку, пробормотала художница.

— Ну, ма-а-а-амочка? — перехватив книжку, заныло ее чудо-чадо, преданно заглядывая в глаза.

Следующие минут двадцать Марина честно читала, а потом так же честно посапывала во сне, накрыв лицо творчеством Алана Александра Милна в твердой глянцевой обложке. Зато Катя продолжала бодрствовать, заплетая тонкие косички из длинных волос свей матери. В полночь замерло все: от стрелок часов до детских ручек, вооружившихся ножницами, ибо маленькая именинница, вдохновленная визитом настоящего мастера, решила поиграть в парикмахера и сделать маме новую прическу. А когда время снова пошло, темный силуэт уже стоял  у изголовья кровати. Холодные ладони легли на лоб девочки и скользнули ниже…

— Закрой глаза, непоседа, — шепнул ночной гость, раскрывая черный зонт.

Ножницы упали на одеяло, выскользнув из расслабленных пальчиков, а голова малышки опустилась на подушку. Марина что-то несвязно пробормотала из-под книги, заворочалась и… проснулась. Рядом, тихо поскуливая, плакала вчерашняя именинница. А разбитые наручные часы, вдруг снова заработавшие два года назад, показывали три часа ночи.

 

Третий поворот зонта…

 

Тик-так…

Новый будильник с еще не сломанной кнопкой звонка неумолимо отсчитывал последние минуты до полуночи, а работы был непочатый край. Марина перевела тоскливый взгляд со стрелок на календарь с пальмами и тяжело вздохнула. Опять она до последнего дотянула. В понедельник сдавать заказ, а у нее только процентов тридцать готово. И отсрочек лучше не просить. На такую работу много желающих.

Несколько лет девушке приходилось рисовать все что угодно, кроме того, что действительно нравилось. И вот, наконец, удача улыбнулась ей — небольшое, но вполне преуспевающее издательство, специализирующееся на комиксах и мангах, предложило сотрудничество. Марине давали текст, она его иллюстрировала. И так весь последний год. Ей нравилась эта интересная и довольно выгодная работа. Она позволяла им с Катькой пусть не шиковать, но уж точно и не бедствовать. Денег хватало и на оплату квартиры, и на одежду, продукты, технику… даже на субботние походы в цирк и театр средства теперь были. Но главное, девушка получала удовольствие от занятия, за которое еще и платили. И получала бы еще больше,  если б ей позволили придумывать и сюжеты тоже. На самом деле, Марина давно уже делала эскизы своей собственной манги, но пока все они шли в стол, так как набраться смелости и предложить идею в издательство, художница не решалась.

Щелкнул закипевший чайник. Кружка с мутной жижей, отчего-то именуемой в магазинах «кофе с молоком», заняла свое законное место под лампой.

— Ну вот, опять на лист плеснула, — вздохнула Марина, отодвигая напиток подальше. Хорошо хоть, контур не затронуло, — аккуратно промокнув полотенцем кофейную кляксу, пробормотала она. — А с фона пятно запросто убрать можно… после сканирования.

Словно соглашаясь с девушкой, с листа ей насмешливо подмигивал долговязый парень в кособоком цилиндре. Его намеченное карандашом и наполовину покрашенное тушью лицо, как нельзя лучше соответствовало модному нынче жанру японской мультипликации. Острый подбородок, наглая ухмылка и разноцветные глаза: черный, как сама тьма и светло-синий, словно небо в ясную погоду. Торчащие в разные стороны волосы выбивались из-под полей шляпы, доходя до середины шеи, а над правой бровью героя, постепенно спускаясь на висок и на скулу, красовалась странная татуировка. Этот персонаж Марина придумала полтора года назад, когда четырехлетняя Катенька в очередной раз очнулась от ночного кошмара. А в последние шесть месяцев разноглазый герой из мыслей художницы перебрался и на ее рисунки.

Отпив глоток сладкой бурды, девушка вновь взялась за кисть и, макнув ее кончик в синюю тушь, примерилась к картинке.

— Бомм, — начали отбивать полночь напольные часы, которые она подарила себе на двадцать пятый день рождения. — Бомм, бомм… — их глухие удары в погруженной в полумрак квартире добавляли обстановке что-то мистическое.

И Марина невольно прислушалась, закусив деревянный кончик кисти. Катя на этот звук никогда не реагировала. Девочка долго укладывалась, будучи по натуре такой же «совой», как и мать. Но зато спала крепко (если не снились кошмары) и просыпалась с трудом, что, кстати, для подъемов в детсад было весьма неудобно. На этот раз Катюша тоже не проснулась. А вот ее мама почувствовала странную слабость, с последними ударами маятника голова ее закружилась, веки отяжелели и, невольно откинувшись на спинку крутящегося кресла, Марина задремала. А потом время остановилось так же, как несколько лет назад. Плотная черная тень материализовалась посреди коридора, и… часы снова пошли. На этот раз над кроватью девочки раздался щелчок радужного зонта, и малышка, забавно причмокнув во сне, улыбнулась — ей снились хорошие сны.

А ночной гость бесшумно прошел на кухню, приглушил свет настольной лампы, пропустил сквозь пальцы темно-красную прядь волос спящей хозяйки и, мельком взглянув на разбросанные рисунки, замер. Аккуратно отодвинул в сторону листы с большеглазой девочкой, бегающей от какого-то монстра, он поднял тот, что был помечен темной кляксой. Повертел его, беззвучно усмехнулся, затем вернул на прежнее место, снова погладил по волосам тихо посапывающую художницу, понюхал странную жижу в ее кружке, поморщился, что-то шепнул над ней и, скользнув в темный коридор, исчез.

Проснулась Марина под мерное тиканье часов, которые показывали пятнадцать минут первого. Но чувствовала себя девушка так, будто отдыхала как минимум сутки. И даже растворимый кофе из пакетика по вкусу показался ей изысканным напитком из лучшего ресторана их подмосковного городка. Пожав плечами, художница вернулась к работе.

 

 

Четвертый поворот зонта…

 

Время близилось к полуночи, но за окном было почти светло. Теплая июньская ночь запахом цветущих лилий проникала в новую квартиру, несмотря на третий этаж, противомоскитную сетку и два слоя тюля. Марина полулежала на диване, откинувшись на его спинку, и попивала свежесваренный кофе из поллитровой чашки. Веки ее закрывали круги из свежего огурца, призванные снять характерную для недосыпа красноту. Утром девушка планировала встретиться по работе с художественным редактором, недавно пришедшим в их издательство, и физиономия с глазами как у кролика-альбиноса ее никак не устраивала.

Часы пробили двенадцать, время застыло, а когда пошло вновь, Марина услышала тихий приказ: «Закрой глаза!»

— Показалось, — засыпая, прошептала она.

Ослабевшая рука выронила кружку, горячее содержимое которой пролилось на пол. Скатившись с дивана, пустая емкость глухо ударилась об паркет, но девушка не проснулась.

Из коридора к заваленному альбомными листами столу неспешно двинулся темный силуэт. Он лениво махнул рукой, и рисунки, сложенные аккуратной стопкой под лампой, словно от дуновения ветра веером рассыпались по незаконченным эскизам. Крепкий черноволосый мужчина с тугим хвостом на затылке огромным мечом крошил в капусту разнообразных монстров. Ночной гость недовольно зашипел, сбросил листы на пол и, провернув в руке черный зонт-трость, направился в спальню.

— Ма-а-а-ама! — донеслось оттуда спустя полчаса.

Марина, подскочив, бросила огуречные кружки на чайный столик и побежала в детскую. Только капризов и кошмаров Катьки ей не хватало этой ночью.

 

Пятый поворот зонта…

 

Входная дверь распахнулась, щелкнул выключатель. Припозднившаяся пара с приглушенным смехом ввалилась в тесную прихожую. Высокий темноволосый мужчина с аккуратным хвостом на затылке прижал спутницу к зеркальной панели встроенного шкафа и прильнул губами к ее шее. Девушка запрокинула голову, вцепившись обеими руками в ворот его распахнутого пальто. Не по погоде тонкий газовый шарфик улетел на пол, кожаный плащ приземлился на тумбочку, пальто, чуть не лишившееся воротника отправилось следом.

Мужчина чуть отстранился, чтобы расстегнуть пуговицы на блузке хозяйки и… невольно вздрогнул. На миг ему показалось, что длинные локоны Марины взметнулись клубком алых змей. Он мотнул головой, прогоняя видение. Девушка, воспользовавшись паузой, чмокнула его в уголок губ и, прошептав: «Я скоро!», исчезла в ванной.

— Вино в холодильнике! — добавила она, высунувшись из-за узкой двери, и тут же скрылась обратно.

Мужчина быстро разулся и прошел на кухню. Сероглазая красавица с копной темно-красных волос ему понравилась с первой встречи в издательстве. Сначала их связывала только работа и вежливые беседы ни о чем, но очень скоро отношения перешли на конфетно-букетный уровень. Это было уже их третье свидание, и тридцатилетний редактор имел все основания рассчитывать на совместный завтрак с молодой художницей.

Кухня  оказалась просторной. Явно расширенной за счет комнаты. У стены стоял удобный на вид диванчик. В центре — круглый стол с парой незажженных свечей в прозрачных шарах-чашах. Мужчина одобрительно ухмыльнулся, щелкнул выуженной из кармана зажигалкой, и, глядя, как вспыхивает рыжее пламя свечей, погасил верхний свет. Затем стащил с шеи галстук и вместе с пиджаком бросил на спинку дивана. Расстегнул пуговицы белоснежной рубашки до середины груди, бросил одобрительный взгляд на свое отражение в зеркальной стенке полки и только потом распахнул дверцу холодильника. Распахнул и замер, не в силах пошевелиться.

Со стеклянной полки на него смотрели белесые глаза раскроенной острым ножом головы. Из-под лезвия, глубоко вошедшего в плоть, выглядывала маслянистая масса мозгов. А рядом с головой в ведерке с побагровевшим от крови льдом ютилась бутылка «Вдовы клико». Мужчина судорожно сглотнул. Аккуратно прикрыл дверцу. Открыл еще раз, снова закрыл… А через полминуты с грохотом захлопнулась уже входная дверь.

Марина, выйдя из ванной в длинном шелковом халате, дорогих чулках, эротичном белье и в кокетливых шлепках на высокой платформе, направилась на кухню. Идеальный макияж, заколотые наверх локоны… она так ждала этой встречи, так готовилась к ней! Даже своей семилетней дочери разрешила в кои-то веки переночевать у подружки-однокласницы. И вот день икс настал, но… Растерянно оглядевшись по сторонам, девушка обошла все комнаты, заглянула в туалет, ванную, даже в шкаф в прихожей нос сунула — тщетно.  Вздохнув, Марина снова вернулась в кухню, огляделась и, подняв с пола забытый в спешке галстук, тихо застонала от досады. Затем от души стукнулась лбом о ближайшую стену, до боли дернула себя за прядь волос, разрушая «художественный беспорядок» прически, и, достав из холодильника торт с большим ножом, да бутылку вина, принялась в одиночку обмывать очередное накрывшееся свидание.

Отчего в последние года мужчины бежали от художницы, как черти от ладана, она не знала. А они объяснениями себя, увы, не утруждали. Сегодняшний же случай был особенно неприятным. Во-первых, черноволосый редактор ей настолько нравился, что она даже избрала его прототипом для своей новой манги, а во-вторых, то, что он резко охладел к девушке, могло плохо отразиться и на их рабочих отношениях.

 

***

Бутылка опустела быстро. С тортом оказалось сложнее — Марина слегка расфокусированным взглядом смерила кусок на тарелке, потом гору крема на блюде и решительно направилась к шкафчику —  кажется, где-то был коньяк. Искомое почему-то обнаружилось среди моюще-чистящих средств под мойкой. С пузатой бутылкой в руке девушка повернулась к столу и встретилась взглядом с пронзительно-синим глазом. Коньяк полетел вниз, выскользнув из ослабевших пальцев, но не разбился, а медленно подплыл к столу.

— Ну, чего испугалась? — вполне миролюбиво поинтересовался ночной гость, сбил щелчком пальцев на затылок шляпу, сдул прядь светлых волос со второго — черного, как уголь, глаза и, подмигнув, скомандовал: — Стопки давай!

Марина, приоткрыв рот, уставилась на вдруг оживший персонаж своих рисунков. Долговязый парень, растрепанный и недобро ухмыляющийся, вольготно развалился на ее диване. На его ногах, водруженных на край стола, красовались массивные ботинки на рифленой подошве. Бедра обтягивали линялые джинсы. Из-под распахнутой кожаной куртки выглядывала черная футболка с черепом, а в левом ухе поблескивала серьга.

— Глюк! — неожиданно успокоившись, констатировала Марина и добавила: — говорят же, что нельзя пить в одиночестве.

— Нельзя. Поэтому не стопку,  а стопкИ! — подчеркнув интонацией последнюю букву, ответил подозрительно знакомый незнакомец и, подцепив пальцем кремовую завитушку с торта, отправил ее в рот. — И солененькое что-нибудь для контраста прихвати.

Опрокинув пятидесятиграммовую порцию коньяка и сунув в рот дольку лимона, Марина задумчиво посмотрела на собутыльника и, подняв руку, осторожно тронула льняную прядь его волос.

— Ты руки-то не распускай, — посоветовал блондин, улыбнувшись: — А то я ведь тоже могу! — ладонь в черной кожаной митенке угрожающе зависла над растрепанной шевелюрой девушки. Марина отодвинулась и даже вжалась в спинку дивана. Так… на всякий случай. — Ну вот, опять боишься, совсем как маленькая.

— Слушай, глюк! — нахмурилась она. — Пей молча и вали, мне уже просыпаться скоро.

— Ну, предположим, не скоро, а когда я разрешу… заснуть для начала, — парировал он. —  И прекрати уже называть меня глюком, мне это не нравится.

— На глюк ты похож куда больше, чем на человека, — развела руками девушка и подвинула стопку. — Наливай!

— Тебе уже хватит.

— Нет, не хватит! Я, может, свой шанс в последний путь провожаю. В компании вымышленного дру… э-э-э… персонажа, а он еще и наливать отказывается, — проворчала художница обиженно.

— Про персонажа, так и быть, сделаю вид, что не слышал, а налить — налью… что-нибудь, — сообщил он и, щелкнув кнопкой электрочайника, по-хозяйски полез за посудой. — А ты мне пока расскажешь, кого мы провожаем и куда.

— Куда-куда, — всхлипнула Марина и, уронив голову на руки расплакалась: — к черту на рога! А кого? Жизнь мою… личную…  Вот сам подумай, я уже много лет одна. И ладно бы по собственному желанию, как Илонка вон… Она всех мужиков в козлы записала, посылает их лесом и не парится. А я…

— А ты? — подбодрил замолчавшую девушку парень, сгружая на стол банку кофе, сахарницу и упаковку сливок.

— А я только найду нормального, симпатичного, чтобы мне нравился и совсем уж придурком не был, только домой приглашу и…

— И-и-и? — пряча в уголках губ улыбку, полюбопытствовал гость.

— И прощай! Вернее нет, даже «прощай» от него не получаю. Бегут все, как от прокаженной. И потом при встрече шарахаются. Я уж думала, с квартирой что-то не то. Переехала. А тут тоже самое, — Марина снова всхлипнула и промокнула краем шелкового халата глаза, посмотрела на мокрую ткань и искренне порадовалась тому, что косметика у нее водостойкая.

— Ты мне вот что скажи — зачем тебе все эти нормальные? — внимательно посмотрев на нее, спросит собеседник. — Ты же, как находишь такого, порхаешь по дому, как чокнутая. По работе ничего не успеваешь… Ерунду какую-то рисуешь…

— К черту эту работу! Доработалась! — отмахнулась художница. — Уже персонажи полоумные мерещатся!

— Ты бы словами не бросалась. Я же и обидеться могу, — с нарочито милой улыбкой на бледных губах, сообщил блондин. Непослушная челка опять прикрывала его черный глаз, а заодно и необычную татуировку над бровью и на скуле.

— Ха! Напугал! — огрызнулась Марина, которой прибавили смелости как алкоголь, так и осознание нереальности происходящего. — Мой персонаж, что хочу, то и делаю! Хочу обзываю, а захочу и вообще похороню. Точно! Вот проснусь и займусь. Мне давно издатели намекают, что надо либо сворачивать проект о Ночном сказочнике, либо кровищи туда добавить и трагизма, а то продажи что-то падать начали. Может, персонаж себя изжил? Тебе харакири сделать или чего попроще? Давай, голову отрублю. Чик и все! — проведя рукой по горлу, предложила художница.

Парень, продолжая все так же мило улыбаться, медленно перегнулся через стол, сгреб одной рукой ворот Марининого халата и потянул вверх, приподнимая ее с дивана.

— Знаешь, мне понравилась новая прическа, одежда, двусторонний зонт и даже серьга в ухе, которые ты нарисовала. Но мне очень не понравятся дырки в моем теле, — прошипел он в самое ухо девушки. После чего резко разжал пальцы и выпрямился. Марина шлепнулась обратно на диван, потерла шею и потрясла головой. — Сахар положить? — как ни в чем ни бывало поинтересовался этот гад. — Нет, так нет! — пожав плечами, он поставил кружку перед собеседницей и уселся рядом. Потом посмотрел на ее бледное лицо, подумал и, обняв за талию,  прошептал: — Ты мне нравишься, Мари! Давай не будем ссориться. Просто скажи, чего тебе не хватает, чтобы спокойно рисовать истории обо мне, и… я тебе это дам.

— Чего-чего… — мрачно пробурчала девушка, пытаясь высвободится из крепкой хватки нереально-реального гостя. Он не отпускал, и она сдалась. А почему бы, собственно, и не поплакаться в жилетку того, кого на самом деле не существует. Фантом он, вымышленный друг или белая горячка… главное, что у него есть крепкое плечо и уши, готовые внимать.  Марина положила голову на грудь своего персонального глюка и, помолчав,  шепотом призналась: — Мужчины в моей постели не хватает.

— И только-то? — ухмыльнулся блондин. — Будет! — пообещал он и, нежно проведя рукой по темно-красной макушке, приказал: — Закрой глаза.

 

Шестой поворот зонта…

 

— Дзы-ы-ы… — противную трель будильника на самой высокой ноте оборвала с силой брошенная подушка.

Марина с трудом перевернулась на спину и, сев, свесила ноги с дивана. Болело все. Кажется, даже волосы и ногти. Девушка попыталась встать, но тут же плюхнулась обратно, так как ноги подкосились.

— Бож-ш-ш-же, что вчера было? — зашипела она, массируя ноющие виски.

Свидание помнилось хорошо. Жаркая сцена в прихожей, душ и переодевание в ванной комнате и… побег кавалера. Или последнее ей только приснилось?! Ведь с кем-то же она провела эту ночь, и было это, было… Перед глазами замелькали обрывочные картинки из серии восемнадцать плюс. Марина прижала ладони к вспыхнувшим щекам и застонала. Неужели она так напилась, что… да нет, не может быть. Ее очаровательный редактор на самом деле ушел… сбежал, как и все остальные ухажеры.

Хлопнула входная дверь, раздался шорох снимаемой одежды и топот двух пар детских ног, по кафельному полу процокали тонкие каблучки, дверь в кухню, где сидела художница, резко распахнулась и на пороге появилась эффектная блондинка с черной дамской сумочкой наперевес. Марина исподлобья  глянула на визитершу, та ответила ей лучезарной улыбкой, затем подошла к удобному мобильному креслу, в котором хозяйка обычно работала, и, сев в него, закинула ногу на ногу.

— Ну, у тебя, мать, и видо-о-ок! — протянула Илона, вытряхивая из пачки тонкую сигарету. — Неужто, наконец, свершилось? — она щелкнула вынутой из сумки зажигалкой и прикурила. — Ну и как, твой новый кандидат на мистера совершенство в стадию козла уже перешел или ты все еще витаешь в розовых облаках?

— Мама, я… — в кухню заглянула Катя, с неумело сооруженным на макушке бантом, — Мама?! — округлила глаза девочка, оценив сильно помятый вид своей родительницы.

— Лапочка, посмотрите пока с Томкой мультики, а то мама твоя еще не проснулась! — ласково распорядилась Илона, затем скептически хмыкнула, взглянув на всклокоченную шевелюру подруги, и добавила: — и не расчесалась. — Девочка послушно кивнула и исчезла за дверью. — У тебя совесть есть, а, Мариш? Кто мне обещал с утра свою принцессу забрать? Я чуть не свихнулась, пока этих монстров на выход упаковала. Глеб на тренировку на полчаса опоздал — выл в машине, как будто я его медали олимпийской лишаю. А Тома… впрочем, Тома как раз была рада подольше с Катюхой поиграть.

— Прости, проспала, — покаялась Марина, пытаясь пригладить рукой темно-красный колтун на голове. Это ж как надо было метаться по подушке, чтоб из волос получилось ТАКОЕ?! Как она с неразобранного дивана-то не свалилась?

— Прощаю, но в первый и последний раз! — погрозив пальцем, смилостивилась подруга и, подвинув к себе кружку, стряхнула в нее пепел. — Судя по одинокой посудине, совместного завтрака ты не удостоилась. Или это было пресловутое кофе в койку?

— Не было у меня никакого кофе! — возмутилась художница. — У меня вообще ничего не было… с ним.

— А вид такой потрепанный откуда? — недоверчиво прищурилась блондинка и, оценив стремительно побагровевшие щеки хозяйки, восхищенно присвистнула: — То есть было, но не с ним?! О-о-о… А с кем? — аккуратно подведенные глаза Илоны алчно блеснули в ожидании подробностей. — Мужик свинтил в последний момент, и ты утешилась с соседом?

— С каким еще соседом? — обалдела от такой версии Марина.

— Ну, как с каким? — пожала плечами гостья. — На четырнадцать-то этажей должен хоть один найтись на что-то годный.

— Илона!

— Я уже пять лет как Илона! Я же не виновата, что Алин развелось, как собак нерезаных, — отмахнулась та. — Ну?

— Что ну? — решила прикинуться дурочкой художница.

— Я жажду подробностей, моя дорогая, — улыбка подруги была во-истину акульей.

— Он сбежал, пока я в ванной переодевалась, — со вздохом сдаваясь, сказала Марина. — А потом я в одиночестве напилась и объелась сладким! Вот и все!

— Все? — Илона явно не верила.

— Да! — с раздражением, рявкнула брюнетка.

— Так это у тебя с перепоя помятость повысилась? — с нотками разочарования в голосе, уточнила визитерша. — Ну-ну…

Девушки помолчали, каждая думая о своем. А потом Илона, закурив очередную сигарету, деловито заявила:

— Вот скажи мне, Мариш, ну зачем тебе все эти мужики? Они ж как крысы…

— Тащат все, что плохо лежит? — выпив воды из-под крана, до которого наконец смогла доковылять, спросила художница. — Так вроде ничего не пропало.

— А ты получше проверь, роковая ты наша женщина, — хихикнула подруга, затянулась, выпустила струйку дыма, стряхнула пепел в многострадальную кружку и только после этого сказал: — С корабля они бегут. С твоего.

— А, — умывшись холодной водой, кивнула Марина.

— Ну? И зачем тебе эти крысы? Мужики в смысле.

— Ты не понимаешь, — снова вернувшись на диван, художница вздохнула.

— Не понимаю, — согласилась гостья. — Вот честно, не догоняю я! Ну, пококетничала, в ресторан разок сходила за счет кавалера, даже переспать можно где-нибудь в гостинице, взяв с него справку от венеролога. А потом «бай-бай, милый» и бежать со всех ног, пока не начала обнаруживать по всему дому бутылки из-под пива, грязные носки и рубашки в чужой помаде.

— Я хочу, чтобы рядом был человек, который меня любит, — проговорила Марина, пропустив мимо ушей не раз слышимую позицию Илоны на счет взаимоотношений с противоположным полом.

— Что-то я не поняла, — притворно нахмурилась блондинка: — нас с Катюхой тебе значит не достаточно. Мы тебя любим! И Томка, и даже Глеб.

— Хватит издеваться? — проворчала девушка. — Тепла мне не хватает, понятно?

— О! Тепла, говоришь? А давай я тебе на день рождения большого и теплого плюшевого медведя подарю? И прежде чем ты разовьешь тему тепла от тепла до ласки, пообещаю в комплект к медведю пикантный довесок на батарейках из магазина для взрослых.

— Да ну тебя! — фаркнула Марина, пряча улыбку. — Лучше чаю завари, мужененавистница? А то голова раскалывается.

— Эксплуататорша! — погасив тонкую сигарету о дно кружки, подруга поднялась с облюбованного кресла и направилась к плите.

Их дочки тихо-мирно играли в детской, не мешая мамам общаться. Познакомились Илона с Мариной три года назад в детском саду, куда ходили их отпрыски. И как-то так получилось, что из всех родитильниц действительно дружеские отношения завязались именно у этих двоих. А потом Катя с Томой стараниями мам попали в один первый класс, что позволяло подругам время от времени подменять друг друга, забирая детей из школы.

— И главное: столько работы коту под хвост! — спустя полчаса Марина пила чай и, словно колоду карт, перетасовала стопку рисунков. Вытащив один из них, положила сверху.

— Это еще почему? — доедая остатки вчерашнего торта, спросила Илона.

— Да потому, что похож. — Художница постучала пальцем по длинноволосому брюнету на эскизе, мужчина широко улыбался, опираясь на меч.

— На козла твоего?

— На редактора! Художественного… эх, — девушка вздохнула. — Когда рисовала, думала, что сходство польстит или позабавит его хотя бы. А теперь одно из двух: или сочтет издевкой обиженной мадам, или решит, что я на нем зациклилась, — она смяла лист и бросила в кружку, приспособленную Илоной под пепельницу.

— Ну и фиг с ним! — решительно заявила блондинка, пододвинув к себе всю стопку. — От добра добра не ищут. У тебя есть довольно популярная серия ведь, вот ею и занимайся.

— Не хочу! — буркнула Марина.

— С каких это пор Оли не в фаворе?

— С тех самых, как этот оболтус разноглазый ко мне во сне явился и… и…

— И что? — заинтересовалась подруга.

— И права качать начал.

— Вот видишь, я же говорю — все козлы! Даже рисованные, — расхохоталась блондинка. — Чего хоть господин в шляпе требовал?

— Стопки!

— Чего-о-о? — гостья аж чаем подавилась.

— Стопки он требовал, вот чего! Мы с ним сперва коньяком упились, а потом он потребовал, чтобы я только его рисовала.

— О, типичное проявление козлиной натуры! — со знающим видом закивала Илона. — А если серьезно, подруга, это тебе подсознание подсказывает верные действия.

— Угу! А еще это подсознание хвалит мой вкус в одежде, которой я его наградила в своей манге…

— Правильно! Давно пора самооценку повышать. У тебя прекрасный вкус… в одежде, — не скрывая ехидной улыбки, добавила блондинка.

— А потом подсознание обещает исполнить все мои желания, — продолжила перечислять Марина.

— А это, мать, уже по Фрейду, — насмешливо отозвалась Илона. — Ну и как, исполнил? — спросила она, выпустив из идеально накрашенных губ сизое колечко дыма. — Ага, судя по твоим багровым ушкам, отличился парень. Ладно, не кисни! Мне уже бежать пора, — глянув на часы, с неохотой сказала гостья. — Отпивайся давай чаем, отмокай в ванной и помни: ты обещала моих монстров в следующую субботу приютить, — Илона поднялась и, подхватив свою маленькую, но отчего-то очень вместительную сумочку, направилась к выходу. — Тома-а-а, домой! — скомандовала она тоном бравого командира. — Сиди, Мариш, я дверь своим ключом закрою, — крикнула уже из коридора, натягивая пальто на дочку. И проехавшись прощальным взглядом по оставшейся за столом подруге, добавила: — А медведя я тебе все равно подарю!

После ухода Илоны Марина еще немного посидела, глядя на свои художества, затем достала из духовки старенькую сковородку, а из шкафчика спички. Наброски сгорали быстро, оседая на чугунное дно горстками пепла. Рисунки на плотном ватмане сперва темнели, стирая контуры, потом вспыхивали и ложились черными пластами один за другим. Слой за слоем. Почти месяц полночных бдений в ущерб основной работе истлел за каких-то десять минут.

Запах сгоревшей бумаги пропитал всю кухню, перерождаясь в какой-то странный, дурманящий аромат. Художница поморщилась, вытряхнула содержимое сковородки в раковину и открыла форточку.  Ворвавшийся в помещение воздух почему-то сделал запах резче и узнаваемей — так пахли ароматические палочки провокационным названием «Опиум», которые продавались в магазине благовоний. Девушка, наплевав на холод, распахнула окно полностью и отправилась в ванную. Смывать горечь очередной неудачи и потеки вчерашней косметики. А потом были Катькины рассказы о ночевке у Томы, сытный ужин и крепкий сон. Вернее, крепким он был для девочки, Марина же, привычно задремавшая на кухонном диване, всю ночь металась, не в силах вырваться из плена неестественно-ярких сновидений с рейтингом NC-17.

 

Седьмой поворот зонта…

 

Воскресенье началось с яростно сотрясающейся кровати и громкого вопля в ухо:

— Мама, мама! Ты заболела?!

Девушка с трудом приподняла голову с подушки. Будильник показывал половину двенадцатого дня. Повсюду виднелись следы Катькиных попыток самостоятельно позавтракать. Перед холодильником лужица из разбившегося яйца, на плите дымящаяся сковородка, в мойке гора невесть чем перепачканной посуды, на столе осколки фарфоровой чашки из «гостевого» сервиза, а на насупленной детской мордашке — следы шоколада.

Медленно поднявшись, Марина села, облизала пересохшие губы и, взяв дрожащей рукой со стола вторую сервизную чашку, залпом выпила ее содержимое, даже не задумываясь о его происхождении. К счастью, там была чуть подкрашенная заваркой вода. Вчера художница точно не пила ничего алкогольного, и даже диван разложила, прежде чем прилечь. Так что списать букет странных ощущений в теле на похмелье и неудобную позу не выходило. Да и сны на этот раз помнились куда лучше прошлого.

Мужчина, чьего лица девушка не видела или не помнила, обращался в мире грез с ней крайне бесцеремонно, если ни сказать нагло. Вертел, как куклу, швырял по постели, зажимал в совершенно не предназначенных для подобных действий углах и… черт! Да что он только не вытворял с девушкой во сне. И места для развлечений выбирал своеобразные. Картинки сменяли одна другую, интерьеры, пейзажи… Марина отчетливо вспомнила каменный балкон с видом на море, массивные перила и себя, сидящую на них в разорванном до пояса платье. Свежесть бриза, аромат южных цветов и жар мужских объятий смешивались воедино и кружили девушке голову, суля наслаждение. А потом он резко толкнул ее, и она с диким криком полетела вниз, но вместо мощенного двора мягко упала на прохладный шелк черных простыней. Алые краски заката сменились желтыми огоньками зажженных свечей. Мужчина навис над ней, опираясь руками по обе стороны от ее плеч, и… сладкая пытка продолжилась.

Еще в списке мест для откровенных ласк был полный народу клуб, ночной подъезд, ванная с лепестками роз и даже вагон метро. А ведь Марина в реальной жизни не отличалась особой раскованностью, да и опыта особого у нее не было. Откуда ему взяться-то? Первая любовь — Катюхин отец погиб в аварии, не успев увидеть дочку даже на УЗИ. Только и остались на память о нем разбитые часы, да несостоявшаяся свекровь, во всех бедах обвинившая невесту сына.  Потом была беременность, когда совсем не до романов. Грудной ребенок, новый город, работа почти круглые сутки… на отношения времени банально не оставалось. А как только все стало более-менее налаживаться, начались странности в поведении потенциальных бойфрендов. И теперь вот эти сумасшедшие сны, после которых ломило все тело, а волосы напоминали воронье гнездо. Будто девушка не «кино» подсознания смотрела, а смену в борделе отрабатывала. Причем за троих! Может, у нее от затянувшегося одиночества сдвиг по фазе случился? И все эти ночные фантазии — первые признаки начинающейся нимфомании?

Последняя мысль Марине не понравилась. Да, она, конечно, хотела любви и всего прочего с нею связанного, но то самое «подсознание», о правильном подходе которого вещала Илона, явно перегибало палку.

 

***

 

Восьмая кружка кофе. Сухие, покрасневшие от усталости глаза. В наушниках, чтобы не разбудить Катю, басит незамысловатая композиция Рамштайна про солнце. А спать все равно хочется. Очень хочется. И также очень не хочется погружаться в сны. Чехарда обрывочных видений, заполненных жаром прикосновений и водоворотом ощущений, повторялась из ночи в ночь уже неделю. Как повторялось и удручающее состояние после пробуждения: усталость на грани измождения, растрепанные волосы, измятая постель и навязчивый, словно въедающийся в кожу запах. И если поначалу все это было даже приятно, то теперь Марина по-настоящему боялась.

 

Восьмой поворот зонта…

 

Тик-так, тик-так…

Часы на руке мерно тикали в унисон с будильником, показывая начало одиннадцатого ночи.

Марина сделала глоток из термокружки, специально купленной пару дней назад, и поморщилась. Кофе был настолько крепким, что даже несколько ложек сахара не приглушали горечь. В блюдце с отбитым краем дымилась почти целая сигарета. Девушка не курила с первого курса, а сегодня решила попробовать, в надежде хоть немного успокоить нервы. Не помогло. Первая же затяжка отозвалась хриплым кашлем, а появившийся во рту привкус — тошнотой.

На столе перед художницей лежало несколько рисунков. Черновые наброски, словно иллюстрация к дарвиновской теории в учебнике биологии, демонстрировали постепенную трансформацию образа ночного сказочника. Сперва Марина изобразила его без лица и в рубашке с многослойным галстуком, похожим на жабо. В сюртуке, мешковатых штанах до колена, белых чулках и туфлях с бантами. Из-под высокого цилиндра свисали ровные черные пряди, обстриженные по прямой чуть выше плеч. На следующем листе красовались прищуренные глаза, чуть длинноватый тонкий нос и кривая, однобокая улыбка. На третьем эскизе один глаз героя обзавелся синей радужкой, а второй — черной, к чертам лица добавился острый подбородок, а в ухе появилась серьга. На четвертой картинке уже полностью проработанная физиономия приобрела законченный вид. А на пятом, перечеркнутом листе, она же злобно ухмылялась над старомодным костюмом.

Вздохнув, Марина отодвинула в сторону свои самые первые наброски по манге «Ночной сказочник» и, положив перед собой шестой лист, мрачно усмехнулась. С него на создательницу смотрел молодой парень в джинсах и кожанке — тот самый «глюк», с которым она пила во сне. Именно он пообещал обеспечить ее «мужиком в постели». И именно его она мечтала четвертовать за этого самого «мужика». Не зря народная мудрость советует быть осторожней с желаниями, ох, не зря!

С того странного разговора с собственным персонажем девушка потеряла покой. Она пыталась спать мало, пыталась много, пила на ночь то кофе, то снотворное, смотрела ужастики, комедии, мелодрамы и даже порнофильм. Ничего не помогало. Содержание снов оставалось неизменным, как и эффект от них. Сохраняй бледная кожа следы мужских ласк, девушка всерьез бы решила, что ее кто-то опаивает наркотиками и имеет по ночам. Марина даже подумывала сходить к психиатру, чтоб подтвердить ошибочность таких идей… или к гинекологу, чтобы, наоборот, доказать их правильность… ну или тупо снять кого-нибудь в клубе и прочувствовать наконец разницу между сном и явью. Вот только первый вариант мог обеспечить девушке путевку в психушку, второй просто не вызывал энтузиазма, а третий грозил неминуемо вернуться ко второму, ибо тащить в кровать незнакомца девушка боялась.

Достав из ящика тумбы пачку чистых листов и карандаши, художница приступила к осуществлению своего коварного плана. А почему бы и нет? Раз все ее неприятности из-за вымышленного героя, то пусть и ему достанется! Линии ложились на бумагу привычно и легко. Растрепанный блондин с зонтом в руке замер в позе фехтовальщика, делающего выпад. А над головой парня стилизованные под иероглифы буквы выстроились в короткое название:

«Его последняя сказка».

Марина не прорабатывала деталей, не заморачивалась над фоном, как делала это обычно. Сейчас ее заботил только сюжет. Она «заболела» этим персонажем давно, когда читала дочке сказки про Оле Лукойе. Вот только милый человечек, дарящий детям сны, в фантазиях девушки очень быстро превратился в потустороннего типа с замашками нахала и профессией киллера. Оле, Оли, Оливер… Имя тоже стало другим, не изменились лишь любимые зонты героя. Вернее один зонт… двусторонний. Самая ценная вещь для творца кошмаров по прозвищу ночной сказочник.

Один лист сменял другой, карандаши ломались, точились и снова шли в ход… Марина, будто одержимая, делала эскиз за эскизом, создавая новую историю… последнюю для некогда любимого персонажа.

В финальном выпуске манги, по ее задумке, Оливер выбрал очередную жертву. Его целью стал маньяк-убийца, скрывающийся под личиной мэра. Именно этому улыбчивому политику киллер подарил смертельную агонию, заполненную жуткими сновидениями, когда ввел в вену яд. Но на сей раз блондин ошибся. Пока он охотится на невиновного, жена мэра (чью внешность художница списала с себя) подкралась сзади и всадила кухонный нож в спину сказочника.

На бледных губах Марины в процессе рисования последней сцены блуждала во истину садистская улыбочка. Грифель сломался, чуть-чуть не доведя линию до столь опрометчиво подставленной спины. Художница кровожадно ухмыльнулась и потянулась за другим карандашом. Деревянный инструмент вдруг изогнулся и, извиваясь, словно гусеница, пополз прочь. Девушка зажмурилась и потрясла головой. Вот! Уже и галлюцинации от переутомления начались. Пр-р-роклятый сказочник, пр-р-роклятые сны!!! Девушка открыла глаза, посмотрела на часы. Без пяти полночь — два часа пролетели, как пара минут. Она вздохнула, с опаской покосилась на спокойно лежащий под лампой карандаш и… протянула руку к точилке. Та подпрыгнула, начав клацать острыми, мелкими зубками. Рапидограф встал вертикально, выкрутился из колпачка и выплюнул черную кляксу на занесенную для удара руку нарисованной убийцы.

— Мне это снится? — пробормотала художница, царапнув пятно ногтем. Заправленный тушью инструмент описал круг вокруг лампы, подлетел к ее руке и щедро поделился своим содержимым. — Ах, так! — разозлилась Марина и, обмакнув кончик пальца в черную лужицу, поднесла его к рисунку. — И без вас, что надо нарисую, предатели!

— На твоем месте я бы этого не делал, — раздалось над ухом девушки.

— А-а-ё! — вскрикнула она, подпрыгивая.

Термокружка от толчка опрокинулась, залив разом все новые наброски.

— Я ведь предупреждал, что мне это не понравится! — устраиваясь на диване, продолжил ночной гость.

К его облику, детально повторяющему созданный на бумаге имидж, на сей раз добавился украшенный черным кружевом красный зонт.

— Я это не рисовала, — неожиданно успокоившись, заявила Марина и ткнула пальцем в вышеупомянутый предмет.

— Я знаю, — улыбка блондина была такой довольной, что вымотанная вкрай девушка психанула.

—  Ты, — зло прищурившись, начала она, — это ты во всем виноват!

— Да неужели? И в чем же? — заинтересовался парень.

— Это из-за тебя я спать нормально не могу?! — обвинение больше походило на вопрос.

— Почему это из-за меня? — тут же возмутился Оливер.

— Потому что больше не из-за кого! — встав с кресла, девушка шагнула к дивану, нависла разъяренной птицей  над объектом своего раздражения, и только потом продолжила: — Именно после посиделок с тобой мне всякая непотребщина сниться стала!

— Да что ты говоришь? —  воскликнул гость и в притворном ужасе прижал к груди ладонь. Но смешинки, затаившиеся на дне его синего глаза, не давали девушке обмануться. — Это какая же такая непотребщина? А? Все чинно, благородно, без извращений. Мужчина, заметь, всего один. Прямо как ты и хотела.

— Я хотела нормального, живого, настоящего.

— Устроить? — блондин чуть подался вперед, отчего его наглая физиономия оказалась совсем близко от лица Марины.

— Н-нет! — шустро отскочив от собеседника, пробормотала та.

— Какая ты капризная, однако! — покачав головой, сказал Оливер. — А капризным девочкам полагаются…

— Девочкам полагается крепкий и здоровый сон, а не… — перебила его художница, делая еще шаг в направлении любимого кресла. — В общем так, — остановившись возле цели, она уперла руки в бока и окинула хмурым взглядом свой «глюк». — Не прекратишь крутить мне во сне кино для взрослых с полным эффектом присутствия, я тебя зарежу, четвертую и сварю в уксусе! Понял, сказочник? И пофиг, что эскизы испорчены, я нарисую новые. Вот прямо сейчас сяду и…

— Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, Мари, — холодно проговорил гость, поднимаясь. Синева его радужки будто заледенела, зато в бездной черноте второй полыхнул огонь.

— А меня вообще от тебя тошнит, псих р-р-рисованный! — рявкнула в ответ девушка, подавив на корню первые ростки безотчетного страха. Это же глюк, просто глюк… чего его бояться?

— Сама напросилась, — неожиданно ласково улыбнулся блондин. Зонт в его руке тихо щелкнул и раскрылся, явив обескураженной художнице иллюстрации из камасутры на своих алых боках.

— Закрой зонт! — совладав с собственными эмоциями, заорала Марина.

— Закрой глаза! — ответил ей ночной сказочник, вращался свое красно-черное недоразумение все сильнее.

Кружева и рисунки сливались в одно смазанное пятно, затягивая в пестрый водоворот и сознание девушки. Марина начала медленно оседать на пол, так и не успев во время занять кресло. Бросив зонт, Оливер подхватил на руки падающую художницу и осторожно уложил ее на диван. Пропустил сквозь пальцы шелковистую прядь темно-красных волос, погладил нежную кожу девичьей щеки и, полюбовавшись еще минут пять на Марину, с тихим щелчком раскрыл над ней чернильно-черный шатер зонта.

 

Девятый поворот зонта…

 

Сквозь ажурное плетение гардины ласково светило солнце. Луч скользнул по щеке, пощекотал веки. Марина улыбнулась, потянулась, словно кошка, и открыла глаза. Первым в поле зрения попал стол с грудой набросков, размокших от пролитого кофе. Художница села, свесив ноги с дивана, и замерла, прислушиваясь к собственным ощущениям. Самочувствие было просто превосходным. Ничего не болело, и впервые за очень долгое время она чувствовала себе выспавшейся и полной сил. Хотелось еще с полчасика понежиться в обнимку с подушкой, а потом одеться и выйти на улицу. Или просто включить музыкальный канал и попрыгать за компанию с Шакирой или… да все равно с кем! Главное, дать выход бурлящим внутри энергии и радости.

Получилось! Неужели получилось? Выходит, чтобы избавиться от дурацких, изнуряющих и морально, и физически снов, нужно было всего лишь побеседовать со своим подсознанием. Интересно, подобные мысли уже шизофренией считаются?

Будильник показывал пять минут первого. Считай, полдня прошло. Пора, пора вставать! Тем более, что-то Катьки не слышно. Опять, наверное, в свои мультики уткнулась и, наверняка, даже йогурт съесть не догадалась. Марина поднялась, аккуратно свернула постельные принадлежности и сунула их в ящик дивана. О том, когда вчера успела его расстелить, девушка даже не подумала. Мало ли на что способно тело в полусонном состоянии. Взгляд художницы скользнул по холодильнику — на серой, отделанной под металл дверце, в самом верху сиротливо красовались только три магнита с буквами. Опять мелкая хулиганка к себе утащила все, до которых смогла дотянуться. Небось слова на доске складывает… первоклассница! Девушка хмыкнула, вспоминая подход дочери к учебе, и пошла умываться.

В ванной тоже что-то было не так. В стаканчике торчала всего одна зубная щетка, не хватало флаконов на полке и отсутствовало огромное махровое полотенце с зайцами. Ну все, если эта мелкая зараза испортила Илонкин подарок… лишится мультиков на три дня! Марина закрыла кран и отправилась в детскую. На пороге маленькой комнатки она застыла, не в силах поверить собственным глазам. Кровать была аккуратно застелена покрывалом. Нигде не валялись яркие книжки и игрушки, телевизор не работал и даже ноутбук мирно лежал на столе. Дочки нигде не было.

— Катя?! — позвала девушка. В ответ не раздалось ни звука. — Хватит прятаться, выходи! Я блинчиков поджарю! — она прислушалась, ожидая уловить хихиканье, решившей попугать маму хулиганки, но не услышала ничего, кроме собственного слишком частого дыхания. — Катя?! Катерина, выходи немедленно!

За резко отодвинутой дверцей встроенного шкафа обнаружились только аккуратные стопки одежды на полках. Под кроватью — тонкий слой пыли и шерстяной носок. За шторой спряталась метелка, которой девушка снимала паутину с потолка. В коридоре, на кухне, куда могла прошмыгнуть малышка, пока мама была в ванной — девочки не было.

Марина бросилась к телефону и набрала единственный номер, который помнила наизусть.

— Да-а? — томно отозвалась Илона.

— Катька у тебя? — взволнованно выдохнула художница, стиснув трубку побелевшими от напряжения пальцами.

— Какая Катька? Кто это? — недовольно произнесла подруга.

— Не валяй дурака, это я, Марина!

— Я не знанию никакой Марины. Девушка, вы номером ошиблись! — резко бросила собеседница и положила трубку.

В отчаяние, художница заметалась по квартире. Все детские вещи исчезли, словно по волшебству: ни одежды, ни обуви. Теперь даже вместо банки с какао на полке кухонного шкафчика стоял нефритовый слоник.

«Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, Мари!» — всплыла в голове девушки произнесенная ночным гостем фраза.

Сама напросилась! сама… С-с-сама…

Марина села в любимое кресло, облокотилась на стол и обхватила голову руками. Взгляд уперся в две рамочки, приютившиеся под лампой. Сероглазый парень с бесшабашной улыбкой и сложенными на груди руками, запястье одной из которых украшали массивные часы с синим циферблатом, и крохотное личико младенца в розовом чепчике. А в на уголках фотографий черные траурные ленты.

— Не-е-ет! — закричала девушка, содрогнувшись от ужаса, и… открыла глаза.

— Мам, ты чего? — спросила Катька, выглядывая из-за открытой дверцы холодильника с йогуртом в руке.

 

Последний поворот зонта…

 

Катерина сидела в своей комнате и дулась. Мама с самого утра вела себя странно. Кричала во сне так громко, как соседская девчонка, когда ее любимой кукле хулиган Колька голову открутить пытался. И открутил! Катька сама видела позавчера. Еще и порадовалась, что у нее младшего брата нет. Хотя от старшего бы не отказалась. Вон, у Томки есть Глеб. Он у-у-умный  — знает, как булавкой замок шкафчика открывать, где тетя Илона конфеты прячет. И драться обещал научить. Надо будет предложить Томке поменять коллекцию наклеек на брата. А Глеб на такой обмен точно согласится, если ему про маму рассказать. Что она совсем не строгая, спать рано ложиться не заставляет и кашей по утрам не кормит. Только вот сегодня что-то с ней не так: гулять не пустила и все время в комнату забегает да со всякими глупостями пристает — то косичку заплести, то переодеться, то потискать лишний раз, будто Катя не первоклассница, а дошколенок какой-то мелкий. И зачем эти платья, украшения сегодня? Ну, кому дома новую заколку с вишенками показывать? Эх…

Обиженная на свою родительницу девочка залезла с ногами на кровать и принялась щелкать по кнопкам пульта, в поисках мультиков. Марина же, в сто-сорок-первый раз за день заглянула в детскую комнату, облегченно вздохнула и вернулась на кухню. С сомнением посмотрела на опустевший пузырек, после чего закинула в рот две последних таблетки в ярко-желтой сладкой оболочке. По идее, от такого количества валерьянки ей следовало уже быть спокойной, как сытый бегемот в любимой луже. Но нервное напряжение не желало покидать художницу: руки дрожали, побаливала голова, а в душе ворочались неприятные предчувствия. Умом Марина понимала, что тот пережитый ужас был просто кошмарным сном, но сердце не желало успокаиваться, тревожно сжимаясь и заставляя то и дело проверять, на месте ли Катя.

Девушка уселась за стол и вперила невидящий взгляд в давно подсохшее месиво из кофе и размякшей бумаги. На смену пережитому страху откуда-то изнутри стала подниматься волна злости. Подсознание это или галлюцинация… какая в сущности разница? Главное, нельзя позволять какой-то вымышленной ерунде так действовать на психику! Да и главный редактор уже не раз намекал, что мангу про ночного сказочника пора закруглять, и искать что-то новое. Пора! Давно пора избавиться от этого надоевшего персонажа, от приевшегося сюжета, мешающего идти дальше. Пора поставить жирную точку и… отомстить гребанному «подсознанию» в идиотской шляпе!

Смахнув в мусорный пакет пустой пузырек из-под валерьянки вместе с остатками первой графической попытки убить Оливера, художница швырнула туда же практически полную пачку сигарет и, налив себе чаю, принялась за работу. Она рисовала набело, не тратя время на карандашные набросками. Грубо, без деталей, но вполне узнаваемо. Раз сказочник не захотел умереть по-хорошему, то… будет по-плохому!

Многие из постоянных читателей, что частенько «паслись» на сайте Марины, давно требовали подобрать полюбившемуся герою пару. Ну что ж, вот она… пара. Девушка не без удовольствия окрасила волосы новой героини в темно-красный цвет. По новому сценарию Оли встретил ее в баре отеля, где отдыхал после выполнения очередного заказа. Он не знал, что Марию, как представилась незнакомка, нанял его давний соперник. Улучив момент коварная особа сломала зонт сказочника. Наконечник со спрятанной ампулой отлетел и вонзился в ногу хозяина. Блондин упал, потеряв сознание. «Ха-ха-ха! — злодейски расхохоталась красноволосая. — Теперь ты сам сдохнешь в плену своих кошмаров!» — добавила она и сломала зонт.

Марина, не давая себе времени передумать, унесла рисунки в комнату, отсканировала и залила на свой сайт. После чего заглянула к дочке в комнату, чмокнула ее в макушку и, пообещав, что завтра они пойдут в магазин игрушек, вернулась на кухню. С чашкой чая и давно купленным, но так и не прочитанным, журналом девушка оккупировала любимый диван и принялась изучать глянцевые страницы. За окном уже сгущались сумерки, когда она оторвалась от своего занятия. Марина зажгла лампу на столе и встала, чтобы задернуть шторы, но так и замерла на месте с поднятой рукой. За спиной послышался противный скрежещущий звук. Медленно обернувшись, девушка сглотнула — магниты на холодильнике, оставляя царапины на его полированной поверхности, самопроизвольно сползались, складываясь всего четыре слова:

«А ведь я предупреждал!»

 

 

 

Часть II

 

Первая полночь…

 

На полу белела неровная линия, она то расширялась, то, наоборот, становилась уже. Эта меловая дорожка, огибая стул, стеклянную миску с плавающими в ней свечами, будильник, разбитое зеркало и блюдце с горсткой чая, образовывала замкнутый контур, сильно похожий на амебу. В его центре в позе лотоса сидела Марина и, не отводя взгляда, смотрела на белый лист бумаги с рассыпанным по нему  кофе. Коричневые зерна шевелились словно тараканы, то беспорядочно перемещаясь, то выстраиваясь в причудливый орнамент или слово.

«Сидишь?» — вопросило кофе.

— Сижу! — буркнула девушка в ответ.

«Ждешь?»

— Жду!

«И… Чего ждешь?» — за написанным на листе вопросом ей чудилась ехидная усмешка автора. И это бесило.

Но художница, живущая на успокоительных все последние дни, старательно подавляла гнев, прекрасно осознавая, что незримый собеседник может и передумать общаться. И тогда… тогда она снова будет видеть дочь только в полночь на зеркале, что висит в ванной комнате, а знакомые и просто небезразличные люди продолжат кидать на нее косые взгляды и пытаться упечь в психушку.

— Жду? — Марина хмыкнула, подавляя горький смешок. — Очередных странных инструкций, вестимо. Я все нашла, все разложила, зажгла. Как ты и говорил. Нарисовала контур произвольной формы зеленым, — она потрясла кулаком с зажатым в нем брусочком, — мелом. Все как ты хотел, Оливер! Где Катя?

«А где мертвое растение?» — закопошившись на белой бумаге, выдало кофе.

— Блюдце с чаем видишь? — девушка прищурилась, нервно дернув себя за темно-красную прядь, выбившуюся из косы. — Растение. И явно не живое. Что теперь?

— Лапки лягушек, м-м-м… крылья летучих мышек? — выдала предположение записка.

— Мы же договорились! — едва не подскочив от таких нововведений, воскликнула Марина. Бежать в ночь на поиски вышеупомянутых ингредиентов она не хотела. Да и куда бежать, где искать-то такой оригинальный набор?

Коричневые зерна выстроились, сложившись в силуэт шляпы с улыбкой под ней. Будильник, заведенный на полночь, пронзительно зазвенел, а за спиной Марины раздался тихий, насмешливый голос:

— Закрой глаза.

Художница, сжав добела пальцы, послушно опустила веки и прошептала:

— И? Дальше что? — В ответ не донеслось ни звука. — Оливер? Олли? Что дальше-то, гад шляпоголовый? — не сдержала она ругательство, в панике решив, что и в этот раз ее обманул оживший персонаж глупой манги, но…

По щеке девушки скользнуло что-то мокрое и холодное. Она резко распахнула глаза и обнаружила себя сидящей посреди грязного, темного двора прямо на мокром асфальте. С чахлого клена возле переполненных мусорных баков холодный ветер обрывал пожухлые листья и гонял их вперемешку с полиэтиленовыми пакетами, обрывками картонных коробок и оберток. Единственный фонарь светил неровно: то ярко вспыхивал, то почти затухал. Марина вскочила и рывком застегнула старенькую куртку от спортивного костюма, машинально сунув в карман так и оставшийся в руке мелок.

Для галлюцинации тут было слишком холодно, слишком сыро. Слишком натуральный влажный воздух доносил от мусорных баков вонь. Неужели, правда, ночной сказочник утащил Катю в другой мир, измерение, иную реальность? Несмотря на все странности последних дней, необъяснимые с точки зрения логики и здравого смысла, поверить в такую версию событий никак не получалось. Да и отношение окружающих заставляло задуматься, как о провалах в памяти, так и о внезапном приступе психоза, шизофрении или простого тихого помешательства.

Даже Илона не верила, что Катька просто так исчезла из закрытой квартиры. Что уж говорить о полиции! В ответ на сообщение о пропаже ребенка Марина получила полноценный допрос, который не оставил места сомнениям — стражи порядка подозревали ее в убийстве или продаже собственной дочери. Даже в обезьянник на пару дней отправили после того, как она чуть в морду не дала одному особо ретивому следователю.

Паника и истерика постепенно сменились своего рода эмоциональным коматозом. Большинство чувств притупились и ушли на второй план, оставив на поверхности злость и решимость. Марина никогда не верила в мистику. Всякие обряды, призраки, барабашки, в ее понимании, были лишь модной чушью, на которой зарабатывали газеты, телевиденье и аферисты. Вот только в сложившихся обстоятельствах, когда дочь буквально растворилась в воздухе, а зеркала, столы и холодильник превратились в средство для переписки с героем собственной манги, выбора у девушки не осталось: либо признать существование сверхъестественного, либо… признать себя умственно неполноценной. Марина предпочла первое.

Фонарь моргнул и погас. В темноте вспыхнули две красных точки. Тощий сиамский кот, гордо выплывший из-за бака, издал пронзительный вой, затем замолк, посмотрел на девушку, потерся об ее ногу, «украсив» грязным пятном джинсы, и, выразительно мявкнув на прощание, побежал прочь. Его лапы оставляли на белые следы, сливающиеся в стрелки.

— Тоже мне, казаки-разбойники! — вырвалось у Марины, идущей за хвостатым проводником.

Указатели направления под ее ногами вспыхивали зеленоватым светом, но стоило их пройти, как они тут же исчезали, оставляя после себя серое полотно асфальта. Девушка бежала все быстрее, не замечая, как за ее спиной сворачивались, будто смятые листы бумаги, дома и фонари, а на их месте вырастали зловещие силуэты исполинских деревьев.

 

Вторая полночь…

 

Обогнув угол очередного дома и проскочив через арку, Марина очутилась в небольшом дворике, освещенном тусклым фонарем. Стены, зияющие битыми стеклами, а кое-где и вовсе пустыми провалами окон, будто нависали над квадратной площадкой, посреди которой сидел кот-проводник. Тощий хвост то обвивал аккуратно поставленные лапки, то двигался из стороны в сторону, шевеля пожухлые листья, грязным ковром лежащие на потрескавшихся бетонных плитах. Тихий шорох вторил зловещему скрипу, который, раскачиваясь на одной петле, издавала старая оконная рама.

— И дальше что? — пытаясь отдышаться после пробежки, произнесла Марина. — Куда ты меня привел, хвостатый? — Кот, поднялся на все четыре лапы, потянулся, с явной издевкой поглядывая на девушку, покрутился на месте и… исчез, оставив вместо себя облачно зеленоватого тумана и крест из стрелок. — Куда? Куда ты?! Кис-кис-кис-кис…

— Какая краля без охраны! — раздался хрипловатый голос справа.

Марина вздрогнула и развернулась. В стене, на месте облезлой двери подъезда образовалась темная арка. Щелкнула зажигалка, высветив небритую физиономию с перебитым носом, красными от лопнувших сосудов глазами и сигаретой, зажатой обнаженными в ухмылке желтыми зубами. Прикурив, незнакомец шагнул вперед. Над аркой зажглась лампочка. Марина поежилась и невольно отступила. От этого типа в потрепанной кожанке и засаленной бандане хотелось быть как можно дальше.

— И что же такая красавица делает в столь поздний час одна в заброшенном районе? — Девушка аж подпрыгнула, услышав за спиной ласковый баритон, и повернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы лицезреть очередного героя ее «кошмара». Над аркой-близняшкой, также возникшей на месте подъезда, весело перемигивались три цветные лампочки: красная, желтая и зеленая. Под этим своеобразным светофором стоял, картинно опираясь на стену, высокий стройный парень. Накаченные бицепсы выгодно подчеркивала белоснежная футболка в обтяжку. На загорелом лице сияли голливудская улыбка и голубые глаза. Венчала все это великолепие густая шевелюра цвета золотой пшеницы. Бабника в холеном денди было видно за версту. Но для особо непонятливых на груди имелась надпись, честно предупреждающая «Осторожно! Разбиватель сердец!».

— В очередь, ребятки! В о-че-редь! — прокуренный бас прямо-таки предвещал неприятности. — Это наша территория, значит, и девочка наша. — Марина в очередной раз повернулась, уже примерно представляя, что увидит, но… не угадала. В третьей, центральной арке, скрестив руки на необъятной груди, скалилась в беззубой улыбке бабища неопределимого возраста. Ядовито-розовое (в тон помаде) боа из облезлых перьев, кожаная мини-юбка, сетчатые колготки и две аналогичного вида тощие девицы за спиной не оставляли никаких сомнений в роде деятельности этой мадам. — Гоните бабки, мальчики! Мои малышки обслужат по полной программе. А ты, лапушка, двигай сюда: — поманила она пальцем Марину: — побазарим!

— Капец! — невольно вырвалось у той.

— Не переживай, детка. — Загорелая рука неслышно подошедшего денди обвила плечи художницы. — Я все решу!

— Слышь ты, фраерок, вали, пока цел! — выплюнув окурок под ноги Марине, посоветовал мужик из правой арки, также шагнувший к ним.

— Мальчики, я ведь и по-плохому убеждать умею! — влезла со своей стороны мадам, место девиц за ее спиной заняли трое громил с дубинками.

— Чтоб ты сдох, Оливер! — тихонько выругалась Марина, лихорадочно просчитывая варианты своего спасения. По всему выходило, что шансы улизнуть потихоньку, пока трио разбирается между собой, близки к нулю.

— Направо пойдешь, — раздался насмешливый голос у нее в голове: — мужика найдешь. — Девушка покосилась на предлагаемого к рассмотрению кандидата и брезгливо поморщилась. — Прямо пойдешь, — продолжил невидимый, но очень ехидно посмеивающийся сказочник: — богатство найдешь. — перспектива подобного заработка художницу обрадовала еще меньше. — Ну, а налево пойдешь… — Оливер помедлил и задумчиво протянул: — Совсем пропадешь.

— Это как? — шепотом спросила художница.

— Н-ну… сердце потеряешь, — пояснил сказочник.

— Я с тобой! — объявила Марина, придвинулась к златокудрому бабнику и обвила его рукой за талию. Тот не стал медлить в ответ.

— Зря! — прокомментировал ее выбор Олли. — Можно ведь было просто назад пойти и… меня найти.

— Стой! — в голос заорала девушка, дернувшись из неожиданно крепких объятий денди.

— Поздно! — с какой-то горькой усмешкой сообщил сказочник. Где-то вдали часы снова забили полночь, и похожий на театральные декорации двор со всеми его опасными обитателями погрузился во тьму.

 

Третья полночь…

 

Сознание возвращалось медленно, как после долгого болезненного сна. Марине казалось, что она куда-то плывет, покачиваясь на волнах. Или на облаках. Упругих и тихо шелестящих. Словно листья в пышных кронах, или набегающие на берег волны, или… шелковые простыни на огромной кровати.

— Проснулась, спящая красавица? — щеки коснулись горячие пальцы. Девушка с трудом разлепила глаза и увидела нависающего над ней денди. — Я уже заждался! — улыбнулся он и, наклонившись, ласково поцеловал.

Художница невольно дернулась, вжимая голову в подушку. Златокудрый красавчик, конечно, хорош собой, но как-то она не готова к столь быстрому скачку в их отношениях. Особенно, когда на повестке дня поиски дочери. В голове всплыли слова Оливера: «мужика найдешь». Может, она право и лево перепутала?

Парень игриво прикусил нижнюю губу девушки и отстранился. Марина невольно залюбовалась игрой мышц на его обнаженной груди. С таким бы торсом в натурщики, эх… Вот только картину несколько портила излишне натуралистичная татуировка в виде истекающего кровью сердца на его левой груди.

— Я сейчас! — улыбнулся «златокудрый Аполлон» и поднялся. Марина проследила за его обернутым полотенцем задом и, дождавшись, пока эта часть тела вкупе со всеми прочими скроется за дверью, попыталась сесть.

Успехом попытка не увенчалась, ибо, не без труда подняв тяжелую как после похмелья голову, девушка обнаружила сразу две вещи: зеркало над кроватью и собственные запястья, надежно примотанные к изголовью обрывками футболки. Марина зажмурилась и помотала головой в тщетной надежде развеять эту мечту мазохистки.

— Удобно ли тебе, девица? Удобно ли тебе, зеленая? — раздалось совсем близко.

— П-почему зеленая? — открыв глаза, пробормотала девушка и хмуро уставилась на развалившегося рядом сказочника.

Он лежал на боку, подперев одной рукой щеку, и с интересом разглядывал пленницу.

— Потому что ты такая бледная… с зеленцой,  — охотно пояснил этот гад и ласково провел кончиком указательного пальца по ее шее. — Такое бывает… когда страшно. — Марина качнула головой, пытаясь ухватить его зубами за запястье. Сказочник отдернул руку, в глазах же девушки от резкого движения потемнело. — Что ж ты так испугалась, Мари? Подумаешь, потерянное сердце. И без него живут. И, порой, вполне успешно.

— По себе судишь? — вяло огрызнулась она, опустив веки.

— Ай-я-яй! Я к ней, значит, со всей душой, а она так и норовит оскорбить. Нехорошо, Мари, нехорошо! — погладив ее по волосам, сказал Оливер.

— Отдай мне Катьку и верни нас домой, душ-ш-шевный! — криво улыбнувшись, прошипела собеседница и, проморгавшись от темной пелены, посмотрела на него.

— А что мне за это будет? — прищурился наглый персонаж.

— Ничего тебе за это не будет, — нарочито-печально хмыкнула художница: — ни выдранной шевелюры, ни подбитого глаза, ни множественных переломов, ни кастрации, ни свернутой шеи… ни-че-го, —  со злой иронией перечислила она.

— Ничего у меня и сейчас есть, Мари, — театрально вздохнув, отозвался ночной сказочник. — А хотелось бы чего-то совсем иного. — Рука в черной митенке легла на грудь девушки и легонько сжала ее.

— Да пошел ты! — дернулась Марина, забыв и о головокружении, и о крепко связанных запястьях.

— Я-то пойду! — проведя ладонью от груди до бедра художницы, ухмыльнулся Оливер. — А вот тебе, неблагодарная моя, придется остаться. — Он поднялся с кровати и заботливо расправил сбившуюся черную простынь. — И не забудь поинтересоваться, — посоветовал, становясь с каждым словом все более прозрачным: — зачем бабушке… Ой прости, оговорился! Зачем этому милому парню такой большой… нож.

— Стой! — крикнула Марина, вновь обессилено упав на шелковую подушку.

— Что такое? — похожий на призрака сказочник с ленивым интересом уставился на девушку.

— Забери меня отсюда, —  с трудом заставляя себя не сорваться на крик, проговорила она.

— А ты попроси, как следует, Мари, может, я и соглашусь, — снова вытянувшись рядом с ней на кровати, предложил ее мучитель. С каждой секундой он возвращал себе плотность и все меньше походил на приведение.

— Пожалуйста, Олли, — четко, с расстановкой и… сквозь зубы процедила художница, — забери меня отсюда!

— Не-е-ет! — скривился собеседник, разыгрывая недовольство. — Я сказал: как следует!

— А как следует? — сверля его мрачным взглядом, уточнила девушка.

— Н-ну… например, так: милый, любимый, единственный мой, возьми меня с собой! Я вся твоя! — кривляясь на высоких нотах, предложил вариант Оливер.

— Милый Олли, забери меня отсюда, пожалуйста! —  старательно выговаривая каждое слово, произнесла Марина. Ей не нравилось все происходящее. Да что там… оно ее откровенно пугало! А мерзкий персонаж, словно наслаждаясь паникой своей создательницы, продолжал издеваться:

— Не слышу искренности, Мари! — Он укоризненно покачал белокурой головой.  — И что-то уж слишком урезанная версия у тебя выходит. Нет, я понимаю, девичья память и все такое, но повторить пару простых предложений даже попугай сумеет. Мне кажется, тебе нужен стимул.

— Не нужен! — поспешила выразить протест художница.

— Нужен, милая, нужен! — придвинувшись ближе, Олли коснулся губами ее виска и, описав рукой круг перед лицом девушки, шепнул: — например, такой.

Воздух, следуя за его ладонью, загустел и свернулся в воронку, на дне которой, словно на экране, отразилась комната с портретом жгучей брюнетки на стене. По бокам от картины тянулись стеллажи, сплошь уставленные банками. На полу перед портретом сидел денди и медленно, с явным наслаждением, точил огромный тесак.

— Ч-что это? — внезапно охрипшим голосом спросила Марина.

— Это наш разбиватель сердец, — начал перечислять сказочник, — портрет стервы, сделавшей его тем, кто он есть, а так же его любимый, заметь, реально большой нож и горячо обожаемая коллекция.

— Коллекция чего? — сглотнув, просипела девушка.

— Как чего, Мари? Ты меня просто поражаешь своей недогадливостью, — потрепав ее по волосам, словно ребенка, усмехнулся Оливер. — Сердец, конечно же. Вон в той милой баночке с розовой крышкой его первый трофей.

— К-как сердец?

— А так! Жил себе обыкновенный «ботаник», никого не трогал. Да вот беда, попался на глаза любительницам поразвлечься. Им смех, а у парнишки на почве неразделенной любви и унижения крыша малость поехала. Накопил на пластику, накачал мышцы и пошел сердца направо и налево разбивать. Но, к своему большому разочарованию, обнаружил, что нифига они не разбиваются. Зато вырезаются элементарно.

Марина в ужасе проследила, как полуголый денди поднялся на ноги, послал воздушный поцелуй портрету и потянулся к пустой банке на верхней полке.

— Милый, любимый, единственный, Оливер! — скороговоркой проговорила она, — Забери меня отсюда!

— Как-то недостоверно у тебя получается, — капризно проворчал блондин. — И где «я вся твоя?». Давай-ка еще раз, с чувством!

— Заждалась, лапочка? — с порога комнаты жизнерадостно воскликнул коллекционер внутренних органов. Судя по его довольной физиономии, Оливера этот псих не видел.

— Твоя, Олли, твоя, только забери меня из этого сна! — заорала Марина.

— Олли? — тонкие брови денди взлетели вверх, а нож хищно сверкнул в руке.

— Так и быть… В качестве аванса, — подмигнул перепуганной девушке сказочник и… накрыл ее лицо подушкой.

Почувствовав, что задыхается, пленница задергалась. Один ее кошмар перерастал в другой. Неужели избежав зверств маньяка, она станет жертвой убийства? Под приглушенное «ку-ку», доносившееся из настенных часов, девушка с глухой тоской подумала о Катьке и, услышав тихое: «Закрой глаза, Мари, и расслабься. С чего ты вообще, взяла, что это просто сон?», отключилась.

 

Четвертая полночь…

 

Где-то далеко били часы. Монотонно, громко… удар за ударом, отсчитывая странное время не менее странной реальности.

— Дядя Оливер, а почему мама спит? — спросила семилетняя девочка, глядя то на лежащую на большом кожаном диване Марину, то на своего нового друга — волшебника, сидящего рядом с ней.

Он заботливо одернул задравшуюся на художнице спортивную куртку и приложил палец к губам:

— Ш-ш-ш! Не кричи, мелочь. Твоя мама устала.

— А-а-а! — понимающе протянула Катя и, не церемонясь, влезла к «дяде» на колени. — А почему она устала, еще ведь не утро?

— Потому что плохо себя вела, — терпеливо пояснил сказочник, потрепав девочку по голове. — А плохое поведение забирает много сил, — криво усмехнулся он.

— Почему тогда ты ее принес и уложил на подушку? — хитро прищурилась мелкая прохвостка, посмотрев на собеседника.

— Потому что! — недовольно проворчал тот.

— А почему нам нельзя ее разбудить? — закинула удочку девочка.

— Потому что нельзя, —  оборвал очередной вопрос Оливер. Эта тема его раздражала, но обижать девчонку не хотелось, как не хотелось и отвечать на ее бесконечные «почему». — Видишь ли… твоя вредина-мама очень рассердила злого дядю волшебника!  — малышка стрельнула глазками в его сторону, но тут же снова отвела их, изображая святую невинность. И ведь умная зараза… вот бы мамочке хоть десятую долю сообразительности ее чада! — Такие дела, мелочь… — подытожил сказочник, дернув Катьку за косичку. — И если одна любопытная кнопка не пойдет сейчас играть, то тоже разозлит дядю и…

— Отправится спать?

— Именно!

— И подушечку как маме под голову мне злой дядя подложит? И одеялом накроет и…

— А ну брыс-с-сь! — зашипел Оливер, согнав с колен явно издевающуюся малявку. Сообразительность — это хорошо, а вот ехидства девчонка что-то многовато от мамы унаследовала. Хотя…

— Неправда, ты не злой! — донеслось от дверей. — Ты просто… хорошо притворяешься! — хихикнула пигалица, а потом с благоговением добавила: — И  игрушки у тебя краси-и-ивые.

— Вот пойди и поиграй в них, — напомнил блондин, куда, собственно, послал Катьку. Та подарила ему хитрую улыбочку, кивнула и, развернувшись в проеме, раз в десять превышающем детский рост, пошла в соседнюю комнату, где ее ждала сказка… ибо иначе назвать то, что там находилось, девочка просто не могла. Миниатюрные замки, дороги, кареты… забавные зверьки из полупрозрачного теплого материла  и книги… много разных книг с живыми картинками!

— Все вы женщины такие, — бледные губы Оливера кривила грустная улыбка: — вам только игрушки и подавай. Да чтоб красивые и дорогие. — Он перевел взгляд с арки, в которой исчезла малышка, на ее мать. — А если игрушки вам не по душе, начинаете плести заговоры и ломать чужое имущество, не так ли… Мар-р-ри? — художница не ответила, она мирно спала, подложив ладонь под щеку. — М-да, — пробормотал ночной сказочник, спустя пару минут неотрывного изучения ее лица. — Какая же ты милая… когда спишь. Но, увы, девочка, увы… на долгий и безмятежный сон у нас с тобой банально нет времени. Так что… —

подцепив пальцами отливающую красным прядь волос, он чуть натянул ее, — подъем.

Марина недовольно скривилась, но не проснулась. Качнув светловолосой головой, молодой человек вздохнул. Он прекрасно знал, как обязан поступить, и это ему совершенно не нравилось. Решив, так уж и быть, дать ей еще полчаса на отдых,  Оливер пересел  с края дивана в глубокое кресло у стены и взял в руки изрядно погнутый зонт.

А ведь все начиналось так невинно… Случайный взгляд зацепившийся за упавший на пол лист. Интерес, вызванный несомненным сходством. Интерес к рисункам, интерес к сюжету, интерес к художнице. Благодаря ей, он сменил старомодный сюртук на кожаную куртку, обзавелся серьгой в ухе и… сам не заметил, как оказался связан со своим рисованным двойником. Одиночество — извечный бич насылающих сны — осталось позади. В его однообразном существовании прочно обосновалась девушка с красными волосами и придуманные ею истории. Он научился ценить это странное чувство, поселившееся в груди. Чувство, что он нужен, его ждут… любят? Вот только женщины так ветрены, если не дарить им красивые игрушки… или сны. Так избирательны и непостоянны! А еще мстительны и злы.

Сперва сказочник терпеливо переносил временные потери интереса со стороны автора к его, Оливера, двойнику. Но связь все крепла и вскоре отложенная на неделю папка с набросками стала причинять самые настоящие неудобства — немели руки, отказывали ноги. А все из-за безразличия Мари. Ради нее он нарушил свои обязанности, пренебрег долгом и что взамен? Красноволосая вертихвостка все чаще увлекалась кем-то другим, другой поселялся в ее голове и на белых листах, веером разложенных по рабочему столу. И ладно бы соперники были достойны оказываемого им внимания! Быть может, он и нашел бы в себе силы порвать связывающую его с проклятой мангой нить. Обратился бы, в конце концов, к совету князей за помощью. Но… уступить его личную художницу этим жалким слизнякам, чьи мысли занимали только кровать и куда сплавить чужого ребенка? Вот еще!

И пусть он слегка перегнул палку, отстаивая свои права на девушку и ее творчество. Но и она хороша! Нашла ведь самое уязвимое место, безошибочно выбрала единственный способ причинить настоящую боль. Маленькая мстительная стервочка! Та, без кого он категорически не желал оставаться, вопреки всем доводам разума и законам его реальности.

Девушка на диване перевернулась на другой бок, обняла обеими руками подушку и уткнулась в нее носом. Красные пряди, так нравившиеся сказочнику, рассыпались по спине. В комнату снова заглянула любопытная Катька.

— Спит? — громким, способным любого разбудить шепотом, поинтересовалась она.

— С-с-с-спит! — недовольно глянув на нее, зашипел Оливер.

— А ты почему такой грустный тогда? — подойдя к нему, спросила девочка.

— Думаю, кнопка.

— О чем? Как зонтик починить? — поняла все по-своему малышка.

— И об этом тоже.

— Не грусти, Олли! — она ободряюще хлопнула его по колуну. — Хочешь, я тебе свой подарю? У меня два! Тебе какой: с феями или с Лунтиком?

— Нет, малышка! — неожиданно тепло улыбнулся сказочник и снова чуть дернул Катьку за растрепавшуюся косичку. — Свой зонтик ты не сможешь подарить никому. — Он положил испорченную вещь на стол и поднялся. — Беги играй, а мы с твоей мамой еще немного погуляем. — Девочка послушно кивнула и направилась к выходу. — Совсем немного, — продолжил Оливер, подходя к дивану и поднимая Марину на руки: — А потом… все будет зависеть только от тебя и твоей сообразительности, Мари, — фразу он закончил, уже растворяясь в воздухе вместе со своей спящей ношей.

 

Пятая полночь…

 

Кап… кап…кап…размеренный звук отдавался пульсирующей болью в виске и нервным подрагиванием ресниц. Марина с трудом приоткрыла глаза и уставилась на грубо отесанные камни. Грязная, покрытая какой-то слизью стена почти касалась носа девушки. Что это? Оливер с подушкой помнился как-то слабо, размыто, будто померещился от страха. Зато образ собирателя сердец память сохранила четким и ярким.

— Неужели..? — выдохнула Марина, в одно это слово вложив все свои страхи.

Она резко перевернулась на спину, села и принялась лихорадочно ощупывать собственное тело. Руки-ноги оказались на месте, никакой дыры под левой грудью не обнаружилось. И даже одежда была цела. Промелькнувшая мысль, что ее, слегка не дорезав, выбросили на помойку подыхать, не подтвердилась. Художница с шумом выдохнула и огляделась.

Окружающее пространство радовало чуть больше, чем собственный труп на помойке, но как-то… не намного. Вокруг плотным кольцом стояла сложенная из кое-как обработанных булыжников стена. Внизу ее покрывала чуть фосфоресцирующая слизь, примерно в метре над полом кладка становилась посуше и казалась почти чистой. Метрах в трех — змеилась вязь примитивного узора из мелких полукруглых стекляшек. Эта опоясывающая колодец полоса мерцала зеленоватыми искрами, освещая дно. Выше виднелось еще одно зеленое кольцо, и еще одно, и еще… От этих концентрических кругов с пульсирующим светом у девушки зарябило в глазах и закружилась голова.

Марина зажмурилась, стараясь избавиться от неприятных ощущений. Она оперлась руками на пол, чтобы чуть сменить позу. Под ладонью тут же что-то шевельнулось. Художница взвизгнула, резко подскочила и, качнувшись, схватилась за стену. Из земляного пола высунулась белесая голова размером с кулак. Глаз у этого существа не было, зато в наличии имелся рот. Длинный сиреневый язык обежал по периметру зубастую пасть, смачно облизнувшись. Девушка содрогнулась, шарахнулась в сторону и тут же вляпалась локтем в какую-то клейкую массу.

Неведомая тварь исчезла, оставив после себя лишь дырку в полу. Марина несмело отступила от стены и, брезгливо морщась, попыталась стряхнуть с рукава вязкую субстанцию. Сесть девушка не могла, к мерзкой кладке прислониться тоже. Выбраться… а как? Единственное, что ей было известно наверняка — так это кому следовало сказать спасибо за новое развитие сюжета ее злоключений и весьма реалистичные декорации из серии «Узник замка Иф».

— Чтоб тебе всю жизнь в таких условиях жить и вот тем червяком безглазым питаться, сценарист-самоучка! — в сердцах выкрикнула она, но вместо ответа услышала тихий бой часов где-то далеко наверху.

 

Шестая полночь…

 

Полчаса беготни от стенки к стенке. Еще полчаса вышагивания по кругу с методичным перечислением всех применимых к сказочнику ругательств и их скрупулезным подсчетом. Где-то на третьей сотне Марина сбилась со счета. Да и словарный запас оказался ограничен. Еще минут пять девушка просто орала, призывая то самого Оливера, то кару небесную на его блондинистую голову. И что в результате? Банально сорвала голос!

Тревога за Катьку не отпускала, хоть и не верилось до конца, что этот разноглазый мерзавец действительно ей как-то навредит. Интуитивно, безосновательно, но… не верилось. А еще почему-то хотелось закурить и до одури мечталось о чае. Но в этом сыром колодце не было ничего кроме земляного, уже изрядно утоптанного, пола, холодных стен и одной художницы, осатаневшей от беспомощности, усталости и голода.

«Хоть бы жвачка какая в кармане завалялась, — с тоской подумала Марина и, ни на что особо не надеясь, принялась хлопать себя по бокам. Под ладонью что-то хрустнуло. Художница сунула руку в карман куртки и вытащила разломившийся пополам зеленый мелок. — Хм… как интерес-с-сно».

 

Некоторое время спустя…

Кособокая клыкастая улыбка под носом-пуговкой и коровьи глаза в окружении густых ресниц. Колобок с бараньими рогами и нетопыриными кожистыми крыльями. Бабочка с полосатым туловищем и внушительных размеров жалом. Кот с пропеллером за спиной и бутылкой молока в когтистых лапках… Всю поверхность стен от метра над полом, где заканчивалась слизь, и до двух — максимум, до которого получалось дотянуться — «украсили» странные картинки.

Рисовать на грубой, неоднородной поверхности оказалось не так уж и просто. Марина, словно облака в небе, изучала корявые булыжники и, высмотрев сходство группы камней с чем-либо, тут же бралась за работу. Мел крошился и соскакивал с острых граней, увязал в пористом цементном растворе. Линии ложились прерывисто, рвано, превращая изображение в жалкую карикатуру на замысел.

Доступное для работы пространство закончилось до обидного быстро. Художница закрасила вертикальный зрачок последнего представителя зоопарка странных тварей, сунула крохотный огрызок довольно стойкого мела обратно в карман и с сомнением уставилась себе под ноги. Безглазые черви, как следует схлопотавшие пяткой по лбу, уже давно не появлялись, но, тем не менее, тянуться к полу руками не хотелось. Да и не пальцем же по земле водить. Нужен был хотя бы прутик какой-нибудь. Может, шпилька?

— Что-то потеряла, Мари? — раздался над ее красноволосой макушкой знакомый голос.

— Явился! — сквозь зубы процедила пленница, поднимая голову.

И тут же умолкла, на миг завороженная открывшимся зрелищем. Прямо над ней, немногим выше первого кольца светящегося узора, висел мерцающий серебром полумесяц. А на нем, прижав согнутую в колене ногу к груди, восседал полоумный сказочник. За спиной блондина синело по-летнему яркое звездное небо. Полумесяц мерно перемещался — влево — вправо, словно раскачиваясь на невидимых цепях.

— Что же ты такая бестолковая, Мари? — вздохнул Оливер. По его ненормально бледному лицу, словно живые, скользили тени, скрывая его выражение. — И бездарная! Это кто? Беременный крокодил? — сказочник ткнул рукой в один из верхних рисунков.

— Это такса, критик-недоучка! — возмутилась Марина и заорала, срываясь на хрип: — Хватит уже издеваться! Верни нас с Катькой домой!

— А может тебе в певицы пойти, а, Мари? Раз уж художник паршивый вышел, — как не в чем ни бывало, продолжил глумиться Оливер. — Мордашка смазливая, ноги стройные, голоса нет — все, как полагается. Старовата, правда, но этот недостаток вполне можно энтузиазмом искупить. Или постельными талантами. У тебя с этим как? — он щелкнул пальцами, привлекая ее внимание к яркой вспышке, на какие-то доли секунды осветившей его разноцветные глаза.

И, словно кто-то починил память, подключив к общей массе воспоминаний и некогда недоступные моменты. Те самые эротические сны с полным эффектом присутствия… проклятье! Теперь девушка знала своего любовника в лицо! Покраснев, как рак, Марина взбесилась окончательно. Из ее воспаленного горла вырвалось что-то нечленораздельное и явно нецензурное. Лихорадочно озираясь и, естественно, не находя ничего подходящего, девушка стащила с ноги кроссовок, чтобы, размахнувшись, тут же метнуть его в наглую блондинистую морду.

— Глупо, Мари! Очень глупо! — покачал головой сказочник и, болтая в воздухе ловко пойманной за шнурок обувью, добавил: — И опять не то! — затем грустно проговорил: — А время опять истекло, — и больше не сквозила в его голосе издевка. Печаль же, насквозь пропитавшая последнюю фразу, была по-настоящему искренней.

Марина присела, чтобы расшнуровать второй кроссовок, и невольно замерла от этих слов, пока не услышала уже знакомое: «Бом-бом!». Девушка медленно подняла голову и разочарованно вздохнула, глядя, как опустевший полумесяц превращается в круглый, блестящий маятник, а звезды шустро выстраиваются в огромный циферблат.

— Бом-м-м! — прогремело с удвоенной силой и… все затихло.

Звездные часы погасли, а узорчатое кольцо из зеленого стекла вдруг зашевелилось и полчищем гигантских жуков устремилось вниз.

Марина завизжала тоненьким, вдруг снова прорезавшимся голосом, и рухнула на землю, прикрывая голову руками. Светящаяся лавина обрушилась на нее, и вдруг… кошмар исчез. А где-то совсем рядом раздалось тихое:

— Мама?

 

Седьмая полночь…

 

— Катя? — художница открыла глаза, торопливо поднявшись на ноги, слепо уставилась в темноту. — Катенька, малышка? — повторила она, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь во мраке. — Девочка моя, я здесь…

По ногам прокатилась волна холодного воздуха. Марина неловко переступила, под босой стопой что-то хрустнуло, и носок тут же по щиколотку пропитался ледяной жижей.

— Катерина?! — заорала девушка.

— Рина-а-а-а! — отозвалось, затихая где-то вдали, равнодушное эхо.

Марина, вытянув перед собой руку, сделала осторожный шаг вперед и, потеряв равновесие, пребольно ушибла полено. Звук удара сменился треском. Сперва тихим, но с каждым мгновением усиливающимся. Девушка попыталась снова подняться, но ноги разъезжались на холодной, скользкой поверхности, а заледеневшие пальцы бессильно хватались за пустоту.

Внезапно треск прекратился, и во тьме загорелись зеленые цифры «30:00».

— Отсчет пошел, Мари! — отчеканил над головой беспомощно барахтающейся девушки голос незримого Оливера. Невидимая рука, ухватив за ворот куртки, поставила художницу на ноги. — Скинь кроссовок, чтоб не мешал, и давай уже… в темпе, девочка. Это твой последний шанс! — прошептал сказочник в самое ухо Марины и ощутимо шлепнул ее по месту ниже поясницы, словно подталкивая к действиям. — Ах, да! Чуть не забыл… — очередной щелчок длинных мужских пальцев — и пред глазами девушки стали проступать наливающиеся холодным светом ледяные глыбы гигантских сталактитов.

— Где Ка… — закричала художница, поворачиваясь, но за спиной уже никого не было. Слова потонули в возобновившемся треске пола, который ломался под натиском падающих сверху «сосулек». Девушка застыла, не зная, что делать. Было страшно, холодно и безумно обидно. И вдруг издалека донеслось такое родное и близкое:

— Мама?!

Не сомневаясь больше ни секунды, Марина сорвалась с места и, скинув по пути мешающий кроссовок, побежала на голос дочери. Заледеневшие ноги в промокших насквозь носках так и норовили поставить хозяйку на колени, а то и навзничь уронить, но девушка продолжала двигаться вперед, словно заведенная. За ее спиной, обдавая хрустальными осколками, разбивались вдребезги сталактиты. А призрачные часы впереди показывали уже не тридцать, а двадцать семь минут.

Двадцать шесть…

Двадцать пять…

Да что б тебе пусто было, чертов сказочник!!!

В низкую, метра в полтора высотой трещину-арку девушка влетела чуть ли не на четвереньках. Она обессилено рухнула на такой же холодный, но сухой и ничуть не скользкий пол. Стены сводчатого коридора, в котором очутилась Марина, слабо мерцали. В паре метров над полом тянулась бесконечная череда банальных электрических лампочек, которые были соединены обычным черным проводом. Вход в пещеру уже полностью завалило ледяными обломками, но по обе стороны нескончаемого туннеля то здесь, то там маячили темные провалы боковых проходов. И над каждым из них издевательским напоминанием моргали зеленые цифры электронных часов.

— Ка-а-а-атя? — закричала художница, поднимаясь на дрожащие от усталости ноги.

— Мама? — раздался слева такой родной голосок.

Марина резко развернулась и под вторым по счету табло увидела свою малышку. Девочка стояла, покачиваясь на носочках аккуратных туфелек с блестящими пряжками. Подняв украшенную бантом голову, она внимательно смотрела на часы. Синий джинсовый комбинезон, поверх розового свитера нелепо контрастировал с изящным зонтом из белого кружева, лежащим на детском плече. Под мышкой же у Катерины безжизненно болтался щенок далматинца.

— Катька! — снова выкрикнула ее мать и, прихрамывая, направилась к дочери.

— Ко мне, кнопка! — отчетливо прозвучал приказ незримого сказочника, голос которого доносился из темной арки.

Щенок, до того момента больше походивший на красивую игрушку, вдруг повернул голову в сторону художницы, оскалил непропорционально крупные клыки и подмигнул ей кроваво-красным глазом.

— Нет! — заорала Марина, срываясь на бег, но Катя, совершенно не обращая на нее внимания, с довольной улыбкой шагнула в черный провал.

Каменное крошево, устилавшее пол, липло к мокрым носкам и нещадно кололо замерзшие пятки. Каждый шаг отдавался болью, но девушка, лишь иногда вынужденно сбиваясь на шаг, упорно продолжала свой марафонский забег. Одно темное помещение сменялось другим, арка за аркой, коридор за коридором, повороты, ступени, тупики… Марина носилась по каменному лабиринту чужой реальности, будучи не в силах остановиться. А все потому, что впереди, как желанный приз, постоянно маячила хрупкая фигурка с белым зонтом, а со стен злорадно подмигивали неумолимо стремящиеся к нулю часы.

Пятнадцать минут…

Очередной выступ стены, уходящая резко вбок лестница, прыжок через несколько ступеней…

Четырнадцать…

И новый каменный тоннель, похожий на все остальные своей загробной мрачностью и сыростью.

Тринадцать…

Силуэт девочки растаял где-то среди бесчисленного количества однотипных арок. Ориентир был потерян, и Марину охватила паника.

Сердце гулко билось, руки дрожали. Художница торопливо перебегала от одного прохода к другому, жадно всматриваясь в темноту пустых помещений, пока…

Марина с размаху саданула ладонью по неожиданно возникшей преграде. Там за толстым и мутным стеклом стояла ее малышка. Кокетливо склонив голову к плечу и прижав к груди монстровидного щенка, девочка рассматривала улыбающуюся физиономию ночного сказочника.

— Пойдем? — протянув ей руку, спросил Оливер.

— А мама? — поинтересовалась Катька, даже не взглянув на мечущуюся у стекла Марину. Или она ее просто не видела?

— Хм… А зачем нам мама, кнопка? — хмыкнул блондин, заботливо поправляя пышный бант на голове малышки.

— Ну, — задумалась та и убежденно ответила: — это же мама. Мама всегда нужна. Так принято.

— А если мама злая? — опустившись на корточки, продолжил допытываться сказочник.

— А разве так бывает? — не поверила Катя.

— Конечно! — откровенно подмигнув застывшей Марине, сказал он. В том, что этот разноглазый гад, в отличие от дочери, ее прекрасно видит, художница не сомневалась. — Ведь мама не купила тебе собачку, когда ты ее об этом просила?

— Не купила! — грустно отозвалась Катька, крепче прижимая к груди пятнистого щенка.

— А ты ведь просто хотела, чтобы было как в мультике, да? — вкрадчиво напомнил блондин.

— Угу, — кивнув, подтвердила девочка.

— Вот видишь — мама злая!

— Злая! — эхом повторила девочка.

— А дядя Олли добрый, кнопка. И собачек любит, — он протянул руку и коснулся пальцами симпатичной, несмотря на зловещий цвет глаз, мордашки щенка. Она начала смазываться, расплываться, на глазах превращаясь в оскаленный череп.

— Добрый дядя Олли! — радостно подтвердила Катя, с интересом глядя, как скелет вновь становится живым псом. — Волшебник!

— Так пойдешь со мной, кнопка? — поднимаясь, спросил Оливер и снова протянул малышке руку. А та доверчиво ухватилась за предложенную ладонь и радостно кивнула.

— Катька, не смей! — отчаянно закричала Марина, всем весом навалившись на преграду и молотя по ней сбитыми в кровь кулаками.

Стекло пошло трещинами, вмиг став совершенно непрозрачным, и… взорвалось. Оно разлетелось мириадами сверкающих осколков, ни один из которых по странной случайности так и не задел художницу. Не удержав равновесия, девушка рухнула в образовавшийся проем…

Под руками и коленями знакомо чавкнула грязь. Вокруг были те же покрытые слизью стены, влажный земляной пол — ну, здравствуй, каменный мешок!

— А кто это к нам в гости заглянул? — в голосе сказочника, нарочито растягивающего гласные, отчетливо слышалась издевка. — В такой интересной позе и не узнать! — В ответ раздалось что-то очень похожее на рычание. Марина с ужасом поняла, что эти странные звуки вылетели из ее горла. Она невольно мотнула головой, сдувая с лица растрепавшиеся пряди, и попыталась встать. Но ладони разъезжались в стороны, не давая, как следует, опереться, а измученные ноги мелко тряслись от перенапряжения. — Смотри, кнопка, оно еще и рычит! Что же это за зверь такой?

— Собачка? — невинно предположил детский голос.

Художница вздрогнула и резко подняла голову:

— Катя? — выдохнула она.

На уже знакомом полумесяце в кольце вернувшихся на место «светляков» сидели двое: ночной сказочник в белом смокинге и цилиндре да примостившаяся у него на колене Катька в нарядном розовом платье. Впрочем, за третьего члена их «милой» компании вполне можно было принять красноглазый скелет щенка в ее затянутых в кружевные перчатки ручках.

— Не-е-ет, кнопка! Собачка у тебя уже есть, — сказал Оливер. — Зачем нам еще одна? Тем более такая чумазая, как эта, — он презрительно фыркнул, глядя на Марину. — Правильно я говорю? — спросил девочку, та послушно кивнула. — А хочешь, я тебе из этой неуклюжей клячи лошадку сделаю? — Катя отрицательно помотала головой и доверчиво прижалась щечкой к груди блондина. — Не хочешь, так не хочешь! — улыбнулся он: — Тогда пойдем чай пить, что ли?

Марина, все-таки умудрившись подняться, набрала в грудь побольше воздуха и заорала на весь колодец:

— Отдай мне ребенка, глюк паршивый!

Сказочник смерил ее оценивающим взглядом и укоризненно протянул:

— Учишь тебя, Мари, учишь, а все впустую! Разве можно тебе ребенка доверить? Еще вырастишь из кнопки такую же хамоватую бестолочь.

— Верни мне дочь! — отчеканила художница, сжимая кулаки.

— А что мне за это будет? — чуть склонив набок голову, полюбопытствовал мужчина.

— Что хочеш-ш-шь? — прошипела девушка, понимая, что выбора у нее нет, и придется соглашаться на любые условия.

— Хочу, чтобы ты рисовала только меня.

— Как пожелаешь.

— И любила… только меня, — добавил он, нагло улыбаясь.

— Хорошо! — кивнула художница.

— Правда? — брови Оливера взлетели почти к самому цилиндру.

— Да!

— Ну, вот. Ты еще и врушка, Мари! — печально констатировал сказочник. — Нельзя тебе воспитание дочери доверить, увы.

Девушка зажмурилась и посчитала про себя до десяти, чтобы хоть немного успокоиться, после чего медленно, старательно контролируя голос, повторила:

— Верни мне дочь!

— Какую дочь? Эту? — обхватив девочку за плечи, спросил блондин. — Так и быть! Забирай! — и… оттолкнул ее от себя. Девушка, не веря своим глазам, смотрела на стремительно летящее вниз облако розового шелка. Сердце на миг словно застыло, сбившись с ритма. Марина метнулась вперед, но не успела. Земляной пол с противным чавкающим звуком принял тело, и к ее ногам, сверкая стеклянными глазницами, покатилась фарфоровая голова с кокетливым бантом. — Ой, разбилась! — фальшиво расстроился Оливер. И голос его на этот раз доносился не сверху, а… совсем рядом.

Марина судорожно вдохнула и перевела ненавидящий взгляд с разлетевшейся на части куклы на проклятого блондина, в деланном испуге прижавшего ко рту ладонь. Рядом с ним не было ни девочки, ни похожего на далматинца монстра, а полумесяц существенно опустился, покачиваясь где-то в метре над полом.

От нахлынувшего бешенства в глазах художницы потемнело. Стены будто размыло — грубая каменная кладка смазалась в единое мутное пятно, а зеленоватые линии корявых рисунков зашевелились. Среди этого серо-зеленого марева только облаченная в белое фигура сказочника и его ненавистное лицо оставались четкими.

— Я тебя убью! — выделяя интонацией каждое слово, процедила Марина.

— Да что ты можешь, Мари? — неожиданно серьезно отозвался Олли. — У тебя даже разозлиться толком не выходит! А время вышло! — устало добавил он и, сняв с головы цилиндр, нервным жестом взбил растрепанные светлые волосы.

Туман в глазах художницы рассеялся, словно ветром сдуло. Каменный колодец снова обрел материальный вид. И только картинки по-прежнему продолжали шевелиться, выравнивая ломанные линии своих контуров. Рогатый колобок за спиной сказочника неожиданно облизнулся выросшим из стены полуметровым языком и плотоядно уставился на мужской затылок. Нетопыриные крылья неловко дернулись и оторвались от каменной поверхности. Слегка смахивающая на крокодила такса шевельнула ушами и оскалила внушительные клыки…

— Прощай, Мари! — печально произнес Оливер.

— Прощай, глюк! — послушно кивнула девушка и, злорадно улыбнувшись, скомандовала своим творениям: — Фас!

 

 

Последняя полночь…
— Так его! Бей гада! — орала Марина, которая, не смотря на замерзшие и израненные ноги, азартно прыгала возле визжаще-рычащего клубка разномастных тел.

Она бы с удовольствием сама попинала причину своих бед, но добраться до жертвы массового покушения на убийство сквозь полчище оживших рисунков никак не удавалось. У дальней стены активно восстанавливался, сращивая пухлые бока из ошметков, воинственный колобок. Он был особенно горд собой, ибо чуть не откусил сказочнику голову. Пожеванный, некогда белый цилиндр валялся рядом с рисованным монстром, напоминая о почти совершенном во имя создательницы подвиге.

Персонажи, вышедшие из-под Марининой руки, то и дело отлетали к стенам с разной степенью помятости, возвращали себе исходный вид и с новыми силами бросались в атаку. И весь этот сюрреалистический бардак сопровождался громким смехом явно свихнувшегося блондина. Иногда в гуще крыльев, хвостов, лап и клыков мелькало его ненормально счастливое лицо. И Марине тогда казалось, что больше всех веселится здесь именно он.

«Бом! Бом! Бом!» — нарастающим гулом в колодец ворвался бой невидимых часов, отсчитывающих последние секунды до полуночи.

Внезапно все стихло, свет померк, и даже кровожадные картинки, бросив свою добычу, начали отползать обратно к стенам. Во мгле загорелись три ярких точки. С похожим на шорох падающего песка звуком эти разноцветные пятна стали разрастаться. Минуту спустя светящиеся смерчи — синий, белый и оранжевый — застыли туманными коконами, образовав своего рода треугольник, в центре которого очутились сидящий на полу сказочник в разодранном в клочья костюме и остолбеневшая Марина.

— Нарушение пункта четвертого! — подал голос синий.

— Восьмого и четырнадцатого! — не то поправил, не то дополнил его белый.

— Утрата контроля над творением и превышение лимита, — лениво пояснил рыжий: — Не говоря уже о материализации неучтенного элемента. — Из огненного кокона показалась вполне человеческая рука, держащая за шкирку толстого зеленого кота с пропеллером.

— Мяу! — вставил свои пять копеек гибрид Гарфильда с Карлсоном и отхлебнул мутно-белой жидкости из бутылки с этикеткой «самогон».

— Третье предупреждение, Оливер! — констатировал синий.

— Изоляция на год или штрафные работы? — с плохо скрываемой издевкой поинтересовался белый.

Сказочник тряхнул головой и поднялся на ноги. Всклокоченные, сбитые в колтун пряди на глазах расправлялись. Так же мгновенно восстановился, заодно окрасившись в черный, и его костюм.

— Бессонной ночи! — поприветствовал пришельцев блондин и, изящно склонив в поклоне голову, неожиданно хитро ухмыльнулся: — Подопечный в учебной зоне, — отчиталася он. — Заявка на опекунство подана вчера и ждет только вашей подписи. Мои творения отлично контролируемы, как и всегда, а на местных никакие временные ограничения не действуют.

— Четвертый пункт проверим, восьмой — так и быть в последний раз поверим на слово! — с явной насмешкой согласился рыжий туман. — А где доказательства по четырнадцатому?

— Мяу! — повторил кот, вывернувшись из некрепко держащих его пальцев, подлетел к застывшей изваянием Марине и потерся о ее плечо пушистой зеленой головой.

— Воздействующий, вне зависимости от метода воздействия, обладает правом на пребывание! — явно что-то цитируя, проговорил сказочник.

— Принято! — с тяжелым вздохом сообщил синий и исчез.

Белый беззвучно погас вслед за ним. Оранжевый смерч приблизился, и рука отвесила сказочнику звучный подзатыльник.

— У тебя последнее предупреждение, балбес! — сказав это, третий гость тоже растворился во мраке.

— Да понял я, Аз! — вслед ему огрызнулся Оливер.

— Это кто был? — слепо таращась с темноту, отмерла Марина.

— Князья, — отозвался сказочник. Чернота вокруг стала светлеть, обнажая не серые стены колодца, а силуэты деревьев, холмы и странные, шарообразные строения. Блондин уселся прямо на землю и устало оперся спиной о каменный бортик небольшого бассейна. — Как же я с тобой намаялся, Мари, — сказал он, глядя снизу вверх на слегка обескураженную девушку: — Если бы ты только знала.

— Ты? Намаялся? — начала снова заводится она.

— Именно! — с нажимом подтвердил сказочник. — Я четыре года из-за тебя правила нарушал, а что в ответ?

— Какие еще правила?

— Потенциальный насылатель после проверки способностей должен быть перемещен в зону обучения с обрывом всех связей и прикреплен к опекуну.

— Насылатель чего? — девушка нахмурилась.

— Снов, Мари, снов! — вздохнул ее собеседник. — Видишь ли, такими, как я, не рождаются… здесь, — он махнул рукой, словно обозначая территорию: — Тут вообще никто не рождается. Зато там, где живешь ты, очень часто пропадают дети. Была маленькая девочка, видящая яркие сны, и вдруг ее не стало. Пошла погулять и исчезла. А в Ил-Майре появилась юная сказочница, все воспоминания прошлого которой свелись к паре счастливых моментов, которые хранит ее зонт.

— Катька насылатель? — испуганно выдохнула Марина.

— Представь себе! — огрызнулся Оливер. — Вот подрастет твоя девочка, выучится и станет ходить по домам, сплетая сны-сети — вдруг кто способный в них увязнет. А сама спать сможет только под своим необычным зонтом с обрывками прошлого, — художница зябко поежилась: голос сказочника, казалось, и ее саму опутывал какой-то невидимой, но прочной паутиной из тоски и одиночества. — А ее непутевая мамаша, — внезапно сменив тон на издевательский, продолжил блондин: — будет лить горькие слезы по пропавшей без вести дочурке.

— Фиг тебе, глюк белобрысый! — мгновенно взбесившись, рявкнула Марина. — Я заберу Катьку домой!

— Хамка ты, Мари, — покачал головой он. — Неблагодарная хамка! Я для тебя…

— Что ты для меня? — перебила художница. — Полный набор ужасов устроил? Беготню по лабиринту? Что?!

— Я для тебя наизнанку вывернулся, создавая условия для пробуждения дара, — холодно проговорил Оливер, поднимаясь на ноги.

— Какого, к чертям, дара?! — заорала Марина.

— Того, который позволил тебе остаться в Ил-Майре дольше, чем на разрешенные четыре сна. Дар воздействовать на нашу реальность. — Лицо сказочника стало непривычно серьезным и каким-то… взрослым. На художницу смотрел уже не парень с идиотским чувством юмора, а мужчина. Усталый, измученный и… почему-то совсем не вызывающий злости. — Раз твоим рисункам из манги удалось каким-то образом повлиять на меня, был шанс, что способности есть. Тебе трижды повезло, Мари: тебя не нашли в детстве, меня заинтересовало твое творчество и, наконец, я не поленился и не бросил на полпути попытки пробиться сквозь твою толстую шкуру.

— Не поленился? Ты забрал мою дочь, устроил мне череду кошмаров, и это, по-твоему, повезло?

— Не я, так кто-нибудь другой забрал бы Катерину, — пожал плечами сказочник. — И как я должен был у тебя накал эмоций, достаточный для пробуждения дара вызвать? Экстренную влюбленность организовать? Избить до полусмерти? Еще что-нибудь, а? Я наивно рассчитывал, что исчезновение ребенка само по себе окажется достаточным шоком. Но ты, Мари, оказалась на редкость стрессоустойчива: даже страх не помог, хорошо хоть ненавистью пробрало. Катька уже не сможет отсюда уйти, пока не научится насылать сны. Таковы правила. Зато ты теперь тоже вправе жить в Ил-Майре. И, как местная, присутствовать в жизни дочери, а не в памяти ее зонта.

Марина отвернулась. Утерев украдкой набежавшие слезы, она скользнула взглядом по сиреневым деревьям с причудливой, будто кружевной, листвой, по оранжевому небу, по розовым травянистым склонам холмов. Задержалась на рогатом колобке, обгрызающем кору с лилового куста, метящей дерево зеленой таксе и потягивающем самогон коте.

На талию легли мужские руки, к спине прижалось теплое тело, а возле самого уха прозвучал тихий голос:

— Пойдем домой, моя милая талантливая девочка. Кнопка по тебе соскучилась…

Художница и сама не поняла, когда успела сжать руку в кулак и развернуться, а вслед за громким «плюх» раздалось возмущенное:

— Ты мне нос сломала, Мари!

— А ты мне жизнь! — отрезала девушка, без капли сожаления глядя на изумленного сказочника.

— Мяу! — подтвердил сидящий на ветке кот… и уронил на беловолосую голову пустую бутылку.

 

Эпилог

Щелкнул дверной замок, звякнули в полете на тумбочку ключи. Марина устало прислонилась к стене коридора, потерла виски, после чего наклонилась и с удовольствием стащила с ног высокие сапоги. Плащ лужицей осел на пуфик, шарф опустился сверху. День выдался тяжелый, но удачный — сразу три манги ушли в печать, договор на новую серию был подписан, деньги за предыдущий заказ получены, а все возможные счета — оплачены.

Симпатягу редактора, решившего пойти сегодня на второй заход, девушка послала далеко, но корректно. Одним словом — день удался! Но побегать под дождем пришлось основательно. Да еще и в метро, где художница случайно задремала, за какие-то пять-десять минут успел присниться не самый приличный сон с участием некоторых хорошо знакомых ей личностей. Намек Марина поняла прекрасно и теперь, взяв с собой альбом и карандаши, предвкушала план своей невинной, но все же мести.

В квартире было пусто, тихо и уныло. Лишь еле слышно тикали часы на кухне. Девушка, перекинув через плечо собранную сумку, прошла в бывшую детскую. В небольшой комнате не осталось и следа от былой обстановки. Безликий диван для гипотетических гостей, тумбочка, пара стульев, пустой одежный шкаф… Ни игрушек, ни книжек, ни веселых обоев. Марина отодвинула в сторону мохнатый коврик, уселась на пол и закрыла глаза.

Пентаграмма, нарисованная масляной краской прямо на паркете привычно моргнула, открывая переход в Ил-Майр. Домой! Туда, где очень ждут самые родные на свете существа! Где Катька привычно отлынивает от занятий, летающий кот учится курить, а пейзаж за окнами меняется ежедневно… И где один эгоистичный и сверхревнивый гад ну о-о-очень нуждается в очередном внушительном щелчке по его любопытному носу!